и не пускаться в разговоры: ибо за исключением тех случаев, когда они рассказывают о пережитом на опыте, или же сообщают что-нибудь из своей специальности, или передают сведения, почерпнутые от кого-либо другого, — их не стоит и слушать; то же, что вы им скажете, они редко поймут и усвоят как следует, и оно, по большей части, будет противоречить их воззрениям. Бальтазар Грациан весьма метко называет их поэтому hombres que no lo son, — люди-нелюди, и то же самое говорит Джордано Бруно (della causa, Dial. I.) в следующих выражениях: quanta differenza sia di contrattare e ritrovarsi tra gli nomini e tra color, che son fatti ad imagine e similitudine di quelli (См. opp. ed. Wagner, Vol I, p. 224); последние слова удивительно совпадают с изречением Кураля: „Пошлая толпа имеет вид людей; однако я никогда не встречал среди нее чего-либо подобного человеку“ (См. „Кураль“ Тируваллувера в переводе Грауля, стр. 140)[1]. Для удовлетворения потребности в развлекающей беседе и для того, чтобы одиночество не имело характера пустоты, я скорее рекомендовал бы собак: в их моральных и интеллектуальных свойствах вы почти всегда найдете себе радость и удовлетворение.
Однако всюду и везде остережемся быть несправедливыми. Как часто удивлялся я уму, а подчас и, наоборот, глупости своей собаки; то же бывало со мною и по отношению к человеческому роду. Его неспособность, полная нерассудительность и животная грубость бесконечное число раз приводили меня в негодование, и я должен был сочувственно повторять древнее стенание:
|
Humani generis mater nutrixque profecto |
И тем не менее, временами я удивлялся тому, как в подобном человечестве могли все-таки возникнуть, пустить корни, сохраниться и усовершенствоваться столько полезных и прекрасных искусств и наук, всегда, правда, своим происхождением обязанных отдельным, исключительным личностям. Я изумлялся тому, как этот человеческий род, среди всех тягот и ужасов своей истории, на протяжении двух и трех тысячелетий с любовью и настойчивостью сохранял и
- ↑ Если вникнуть в это значительное совпадение мысли и даже слова, на таком большом расстоянии времен и стран, то нельзя усомниться в том, что совпадение это — результат самой сути дела. Поэтому я не был под влиянием приведенных мест (из которых одно еще не было напечатано, а другое не было в моих руках уже двенадцать лет), когда я, приблизительно лет двадцать тому назад, собирался заказать себе табакерку, на крышке которой, где возможно — мозаикой, должна была быть изображена пара прекрасных больших каштанов, рядом с листочком, показывающим, что они — дикие. Этот символ должен был всегда напоминать мне о приведенной выше мысли.
