но само по себе интуиции не поддающееся; при чем, что такое эта материя сама по себе, — этот вопрос, ближайшим и непосредственным образом, остается без ответа. Если под столь ходячим выражением абсолют понимать нечто такое, что никогда не может ни произойти, ни исчезнуть, из чего, напротив, состоит и возникло все, что существует, то нет нужды отыскивать его в воображаемых сферах: совершенно ясно, что этим требованиям вполне отвечает материя. После того как Кант показал, что тела, это — простые явления, внутренняя же их сущность остается непознаваемой, я все же проник далее и доказал тождество этой сущности с тем, что́ мы в своем самосознании непосредственно познаем как волю. Поэтому я и определил материю, как простую видимость воли (Мир, как воля и пр., т. 2, гл. 24). Так как, далее, всякая сила природы, это у меня — проявление воли, то отсюда следует, что никакая сила не может выступать без материального субстрата и что, следовательно, никакое обнаружение силы не может совершаться без того или другого материального изменения. Это совпадает с выводом зоохимика Либиха, что всякое мускульное движение и даже всякая мысль в мозгу непременно сопровождаются химическим обменом веществ. При этом, однако, не следует упускать из виду, что, с другой стороны, мы эмпирически познаем материю всегда лишь по раскрывающимся в ней силам. Ведь она и есть только раскрытие этих сил вообще, т. e. in abstracto, в общем. Взятая же сама по себе, она — видимость воли.
Когда нам представляется случай видеть в колоссальных размерах те самые простейшие действия, которые в малом размере совершаются на наших глазах ежедневно, то это зрелище для нас ново, интересно и поучительно, потому что мы лишь тогда получаем надлежащее представление о проявляющихся в них силах природы. Таковы, например, лунные затмения, пожары, огромные водопады, прорытие каналов в недрах горы — возле С. Фериоля, питающих лангедокский канал, треск и натиск льдин при вскрытии реки, спуск корабля со стапеля и даже натянутая, футов 200 в длину, веревка, почти в одно мгновение поднимающаяся над водою во всю свою длину, как то бывает, когда тянуть судно и т. п. Что же было бы с нами, если бы, наглядно зная силу тяжести лишь в таком ее крайне одностороннем проявлении, как земное тяготение, мы вдруг получили возможность в непосредственном созерцании охватить ее действие в грандиозном виде — между мировыми телами и нам предстал бы „хоровод играющих миров“?
