гую, что они теперь уже представляют собою единое, сплошь однородное тело, в самой малой частице которого оба эти componentia остаются слитыми неразлучно и ни то ни другое из них, в отдельности и как такое, уже в этом теле более не находится. Значит, это был химический, а не механический процесс. И как только возможно, заодно с современными Демокритами, объяснять этот процесс тем, что „атомы“ (!), доселе беспорядочно перемешанные, вдруг перестроились в ряды, попарно, или, скорее, ввиду большой неравномерности их числа, таким образом, что вокруг одного атома водорода сгруппировалось 9 выстроенных по ранжиру атомов кислорода, в силу прирожденной им и необъяснимой тактики; и выходит, следовательно, что взрыв был только сигнальным барабанным боем перед этой командой „стройся!“, — другими словами, произошло много шума из ничего! Поэтому я и говорю: все это — нелепость, равно как и колеблющийся эфир и вся левкиппо-демокрито-картезианская механическая и атомистическая физика со всеми ее дубовыми объяснениями. Недостаточно уметь пытать природу в застенке: нужно еще умение понимать ее показания. А вот этого-то и нет.
Но и вообще говоря, если бы атомы существовали, они должны были бы не отличаться между собою и не иметь свойств, — т. е. не было бы атомов серы или атомов железа и т. д., а были бы просто атомы материи; ибо различие исключало бы простоту и, например, атом железа должен был бы содержать в себе что-либо такое, чего недоставало бы атому серы, и оттого он был бы не простым, а сложным и, вообще, изменение качества не могло бы происходить без изменения количества. Ergo: если вообще и возможны атомы, то они мыслимы лишь как последние составные частицы абсолютной или абстрактной материи, а не определенных веществ.
От упомянутого выше сведения химических соединений на очень тонкую смесь атомов, конечно, выигрывает мания и idée fixe французов все сводить на механические процессы, — но не истина, в интересах которой я готов скорее напомнить изречение Окена (Über Licht und Wärme р. 9): ничто, положительно ничто во вселенной из того, что представляет собою феномен мира, не опосредствовано механическими принципами. В сущности, есть лишь один род механического действия, и он состоит в стремлении тела проникнуть в пространство, занимаемое другом телом: сюда относятся давление и удар, различающиеся между собою только постепенностью или мгновенностью действия, хотя, благодаря последней, сила и делается „живой“. Следовательно, на давлении и ударе основывается все, что дает механика. Тяга лишь на вид отличается от этого: так, например, канат, которым тянут тело, напирает, т. е. давит на него, сзади. Но из
