тем, что мы рассматриваем их в смысле наших собственных произведений. В последних, раньше всего, потребность в произведении и самое произведение — две различные вещи; далее, между ними лежат еще две другие вещи: во-первых, — чуждая воле, взятой самой по себе, среда представления, чрез которую воля должна пройти, прежде чем она здесь осуществится; и, во-вторых, — чуждый действующей здесь воле материал, которому должна быть навязана чуждая ему форма, встречающая с его стороны сопротивление, так как он принадлежит уже другой воле, именно, — своим природным свойствам, своей formae substantiali, своей выражающейся в нем (платоновой) идее; следовательно, этот материал должно сначала покорить волей, но и потом он никогда не прекратит своего внутреннего сопротивления, как глубоко ни проникнет в него искусственная форма. Совершенно иначе обстоит дело с творениями природы, которые, в противоположность человеческим произведениям, являются не косвенной, а непосредственной манифестацией воли. В них воля действует в своей первозданности, — значит, бессознательно; воля и вещь не отделены здесь между собою никаким посредствующим представлением, — они составляют одно. И даже материал составляет с ними одно, потому что материя — это лишь зримость воли. Вот почему материя и форма здесь вполне проникают одна другую, или, лучше сказать, они имеют совершенно одинаковое происхождение, соотносительно существуют только одна для другой и в этом смысле — одно. Если мы и здесь, как и в произведениях искусства, разделяем их, то это — простое отвлечение. Чистая, абсолютно-бесформенная и бескачественная материя, какою мы представляем себе материал в произведениях природы, не что иное как ens rationis и не встречается ни в одном опыте. В произведениях же искусства, напротив, материалом является эмпирическая, т. е. уже оформленная материя. Тождество формы и материи составляет основной признак произведены природы; разность их — основной признак произведения искусства[1]. Так как в произведении природы материя является простою зримостью формы, то мы и видим, что и эмпирически форма выступает как простое порождение материи, пробиваясь из недр
- ↑ Великую истину высказал Бруно („De Immenso et Innumerabili”, 8, 10). „Для искусства материя — чужое; для природы материя — свое. Искусство — вне материи; природа — внутри самой материи“. Еще более подробно обсуждает он этот вопрос в „Della causa“, Dial. 3, р. 252 seqq. — На стр. 255 он рассматривает formam substantialem как форму всякого произведения природы: это то же, что душа.Прибавление к 3-му изданию.
