участие, и внутренний голос говорит им: „еще одно я!“ — Между этими крайностями лежат бесчисленные промежуточные ступени. — Но то, что в этом главном пункте мы так радикально различны, — это великая проблема, даже тайна. Материал для всевозможных рассуждений об этой априорности морального характера дает книга датчанина Бастхольма (Bastholm): „Historische Nachrichten zur Kenntniss des Menschen im rohen Zustande“. Его самого поражает, что умственная культура и нравственная доброта наций проявляются совершенно независимо между собою, ибо часто одна встречается без другой. Мы объясняем себе это тем, что нравственная доброта проистекает вовсе не из рефлексии, развитие которой зависит от умственной культуры, а непосредственно из самой воли, свойства которой врождены и которая сама по себе неспособна ни к какому улучшению путем образования. Бастхольм рисует нам большинство наций весьма порочными и дурными: напротив, о некоторых отдельных диких народах он сообщает превосходнейшие общие характеристики: так, например, об оротчизах, обитателях острова Саву, о тунгузах и об островитянах Пелью. Вот он и пытается разрешить загадку, почему некоторые отдельные народности отличаются такой поразительною добротою, среди сплошь злых соседей. Мне кажется, это можно объяснить тем, что, так как нравственные качества наследуются от отца, в данных случаях такая изолированная народность возникла из одного семейства и, следовательно, произошла от одного общего родоначальника, который как раз был добрый человек, и затем сохранилась, не приняв в себя никакой посторонней примеси. Напоминали же англичане северо-американцам, по некоторым неприятным поводам, каковы, например, отказы от уплаты государственных долгов, грабежи и т. п., что они происходят от английской преступнической колонии, — хотя это и может относиться лишь к ничтожной части американцев.
Достойно удивления, как индивидуальность каждого человека (т. е. известный определенный характер со свойственным ему интеллектом), подобно въедающемуся веществу краски, точно определяет все действия и мысли человека вплоть до самых незначительных; вследствие чего все жизненное поприще, т. е. внешняя и внутренняя история, одного коренным образом отлично от поприща другого. Подобно тому как ботаник по одному листу определяет все растение, как Кювье по одной кости создавал целое животное, — так точно по одному характерному поступку человека можно составить себе правильное представление о его характере и некоторым образом конструировать его
