и что они в состоянии служить primum mobile такой сложной машины, приводящей в движение нашу пеструю кукольную комедию.
Но если мы ближе всмотримся в дело, то увидим прежде всего, что существование неорганического мира каждое мгновение подвергается воздействию химических сил и, наконец, уничтожается ими; существование же органического становится возможным, только благодаря постоянному обмену материи, требующему постоянного прилива, — следовательно, помощи извне. Таким образом, органическая жизнь уже сама по себе походит на требующую постоянного движения трость, которою балансируют на руке, почему она (жизнь) и являет собою постоянную потребность, вечно возвращающийся недостаток и бесконечную нужду. Тем не менее, лишь благодаря этой органической жизни, возможно сознание. — Все это, значит, представляет собою конечное существование, в противоположность которому бесконечное следовало бы мыслить как не подверженное опасности извне и не нуждающееся в помощи извне и потому как αει ώσαυτως ον, в вечном покое, ουτε γιγνομενον, ουτε απολλυμενον, без изменения, без времени, без множества или разнообразия; отрицательное познание этого бесконечного бытия служит основным тоном философии Платона.
Таким должно быть то существование, путь к которому открывает отрицание воли к жизни.
Сцены нашей жизни походят на грубые мозаичные картины, не производящие вблизи никакого впечатления; нужно стоять поодаль от них, чтобы найти их красивыми. Поэтому достигнуть желанного значит прийти к убеждению в тщете его и узнать, что мы живем всегда в ожидании лучшего, но в то же время часто и в покаянной тоске по минувшем. Настоящее же в счет не идет, и мы считаем его путем к известной цели. Поэтому большинство людей, оглянувшись под конец жизни назад, найдут, что они всю свою жизнь жили ad interim, и будут удивлены, увидя, что то, что они пропустили без всякого внимания и употребления, именно и было их жизнью, было именно тем, в ожидании чего они жили. И таким образом все житейское поприще человека обычно сводится к тому, что, одураченный надеждой, он в какой-то пляске спешит в объятия смерти.
А к этому еще необходимо прибавить и ту ненасытность индивидуальной воли, в силу которой всякое удовлетворение порождает новое желание, и стремление к последнему, вечно неудовлетворенное, идет в бесконечность. Эта ненасытность основывается в сущности на том, что воля, взятая сама по себе, — владыка миров, которому принадлежит все и которого поэтому удовлетворить может не часть, а только целое,
