Если наиболее близкая и непосредственная цель нашей жизни не страдание, то наше бытие представляет собою самое бесцельное явление в мире. Ибо нелепо допустить, что бесконечное, возникающее из свойственных жизни скорбей, страдание, которым всюду полон мир, бесцельно и случайно. Хотя каждое отдельное несчастье и является исключением, но несчастье вообще — закон.
Подобно тому как ручей не образует водоворота, пока он не встречает препятствий, так и человеческая и животная природа обладает тем свойством, что мы не уделяем должного внимания тому, что совершается в согласии с нашей волею. Чтобы обратить на себя наше внимание, обстоятельства должны сложиться не сразу сообразно с нашей волею, а натолкнуться предварительно на какое-либо препятствие. Напротив, все, что противоречит нашей воле, идет с нею вразрез и сопротивляется ей, следовательно — все неприятное и болезненное мы ощущаем непосредственно, тотчас и весьма ясно. Подобно тому как мы не чувствуем здоровья всего нашего тела и обращаем внимание только на то небольшое местечко, в котором жмет нас сапог, так точно и думаем мы не о совокупности вполне благополучно идущих дел, а о каком-нибудь незначительном пустяке, который нас раздосадовал. — На этом основывается неоднократно мною указанная отрицательность благополучия и счастья в противоположность положительности страдания.
Поэтому я не знаю большей нелепости, чем стремление большинства метафизических систем объяснять зло как нечто отрицательное, тогда как именно зло и является чем-то положительным, что само дает себя чувствовать. Особенно силен в этом Лейбниц, который старается поддержать это стремление (Theód. § 153) явным и жалким софизмом. Наоборот, добро, т. е. всякое счастье и удовлетворение, представляет собою нечто отрицательное, именно — простое прекращение желания и конец какого-нибудь мучения.
С этим согласуется и то обстоятельство, что мы, обыкновенно,
