трактат, опровергающий ходячие доводы против самоубийства аргументами холодного разума и вышедший из-под пера одного из первых писателей и мыслителей Англии, вынужден был там воровски прятаться, пока не нашел защиты за пределами страны, — это, разумеется, не малый позор для английской нации. Вместе с тем это показывает, насколько по данному вопросу у церкви нечиста совесть. — Единственный в самом деле основательный моральный довод против самоубийства я изложил в своем главном сочинении, т. I, § 69. Он состоит в том, что самоубийство, подменяя истинное освобождение из этой юдоли плача освобождением лишь призрачным, тем самым препятствует достижению высшей моральной цели. Но от такого заблуждения до преступления, каковым его клеймит христианское духовенство, еще очень далеко.
Христианство в глубине своей содержит ту истину, что страдание (крест) именно и есть настоящая цель жизни; оно поэтому отвергает самоубийство, как противоречащее этой цели, тогда как античный мир, с точки зрения более низменной, напротив, одобрял, даже чтил его. Но это основание против самоубийства — основание аскетическое, т. е. убедительное лишь с гораздо более высокой этической точки зрения, чем та, какую когда-либо занимали европейские философы-моралисты. А как только мы спустимся с этой очень высокой позиции, всякое основание для морального осуждения самоубийства исчезнет. Поэтому является мысль, что то чрезвычайное усердие, притом не поддерживаемое ни библией, ни доводами разума, с которым духовенство монотеистических религий громит самоубийство, должно иметь какое-то скрытое основание; не то ли, что добровольный отказ от жизни — плохой комплимент тому, кто сказал: παντα καλα λιαν? В таком случае мы опять имеем дело все с тем же обязательным оптимизмом этих религий; он выступает обвинителем против самоубийства, чтобы самоубийство не явилось обвинителем против него.
В общем выводе мы должны прийти к тому, что когда ужасы жизни начинают перевешивать собою ужасы смерти, человек полагает своей жизни конец. Однако последние все же являются при этом значительным препятствием: они — как бы сторожа, стоящие при выходе. Нет, может быть, ни одного человека, который в известный момент не оборвал бы своего существования, если бы такой конец действительно имел характер чисто отрицательный, действительно был одним только мгновенным прекращением существования. Но в нем есть и нечто положительное, именно — разрушение тела. Оно-то и устрашает, так как тело как раз и есть проявление воли к жизни.
