чок, если этот образ мира, который возникает, значит, как акциденция, в интеллекте, т. е. в мозговой функции животных существ, для того чтобы они могли найти средства для своих целей и чтобы эфемерида животного существа могла разглядеть свой путь на своей планете, — если этот образ, говорю я, этот простой мозговой феномен признать за истинную конечную сущность вещей (вещь в себе), а сцепление его частей — за абсолютный миропорядок (соотношения вещей в себе) и допустить, что все это может существовать и независимо от мозга! Такое допущение должно казаться нам теперь в высшей степени скороспелым и дерзновенным; и тем не менее оно было той основой и почвой, на которой зиждились все системы до-кантовского догматизма; оно служило молчаливой предпосылкой всей их онтологии, космологии и теологии, как и всех aeternarum veritatum, на которые они при этом ссылаются. Скачок, о котором я только что говорил, всегда делался втихомолку и бессознательно; то, что он доведен до нашего сознания, в этом — бессмертная заслуга Канта.
Таким образом, настоящий реалистический способ исследования здесь неожиданно приводит нас к объективной точке зрения на великие открытия Канта, и на этом пути эмпирико-физиологического обсуждения мы приходим туда, откуда исходит его трансцендентально-критическое обсуждение. Именно, отправной точкой для последнего является субъективная сторона, и оно рассматривает сознание, как данное; но из него самого и из его a priori данной закономерности оно приходит к тому результату, что все происходящее в нем не может быть ничем иным, кроме простого явления. Мы же, с нашей реалистической, внешней точки зрения, которая принимает объективное, существа природы, как нечто безусловно данное, — мы видим, что̀ такое интеллект по своей цели и происхождению и к какому классу феноменов он принадлежит; отсюда мы узнаем (в этом смысле a priori), что он должен быть ограничен одними явлениями и что все в нем представляющееся может быть непременно только чем-то по преимуществу субъективно обусловленным, т. e. mundus phaenomenon, наряду с тоже субъективно обусловленным порядком в связи частей этого мира между собою; но ни в каком случае не может то, что представляется в интеллекте, быть познанием вещей в смысле того, что они такое сами по себе и как они сами по себе между собою связаны. В общем строе природы мы ведь нашли познавательную способность как нечто обусловленное, и потому ее показания не могут иметь безусловного значения. После изучения «Критики чистого разума», которой наша точка зрения по существу своему чужда, даже
