теля, от господства греха и смерти к вечной жизни во Христе означает, sensu proprio, переход от чисто моральных добродетелей к отрицанию воли к жизни. — Все предшествующие мне философские этики, с их абсолютным (т. е. не имеющим ни основания, ни цели) нравственным законом и со всеми их моральными заповедями и запрещениями, за которыми втихомолку подразумевается повелевающий Иегова, при всем различии в форме и изображении дела, составлены в духе Ветхого завета. Напротив, у моей этики есть основание и цель. Она сначала теоретически находит метафизическое основание справедливости и человеколюбия, а затем показывает и цель, к которой эти добродетели, в своем совершенном виде, должны в конце приводить. Вместе с тем она открыто признает, что мир дурен, и указывает, как на путь к избавлению от него, — на отрицание воли. Таким образом, моя этика, действительно, — в духе Нового завета, тогда как все другие — в духе Ветхого и, в согласии с этим, также и теоретически сводятся к простому иудейству (голому, деспотическому теизму). В этом смысле мое учение можно было бы назвать настоящей христианской философией, — как ни парадоксальным покажется это тем, которые, не доходя до сути дела, останавливаются на поверхности.
Кто способен думать несколько глубже, без труда поймет, что не могут человеческие вожделения становиться греховными с того только момента, когда они, случайно перекрещиваясь в своих индивидуальных направлениях, дают начало злу с одной стороны, вине — с другой; но что, раз они это делают, они непременно греховны и дурны в корне и по существу, а следовательно дурна и должна быть отвергнута и самая воля к жизни в целом. Ведь ужас и скорбь, которыми полон мир, представляют лишь необходимый результат всей совокупности характеров, в которых объективируется воля к жизни, и выдвигаемых непрерывной цепью необходимости обстоятельств, которые создают для них мотивы, — т. е. простой комментарий к утверждению воли к жизни. Ср. „Theologia“ по-нем. 90—93. — Что уже самое наше существование носит в себе вину, доказывается смертью.
Благородный характер не легко жалуется на собственную судьбу. К нему скорее приложима похвала Гамлета Горацио:
|
Казалось, будто ты, |
И это объясняется тем, что такой характер, признавая свое собственное существо и в других и принимая поэтому участие и в
