ятно, и есть; берет даже соблазн видеть в ней документ перехода индийской религии в эллинский политеизм. Во всяком случае, она — хорошее противоядие сообщенному в той же книге и много превозносившемуся гимну Клеанфа в честь Зевса, явственно издающему иудейский запах, почему он многим так и нравится. Я никогда не поверю, чтобы стоик, а следовательно пантеист, Клеанф мог сочинить эти раболепные хвалы, и подозреваю, что автором их был какой-нибудь александрийский еврей. Во всяком случае — не дело так всуе поминать имя Кронида.
Клото, Лахезис и Атропос выражают ту же самую основную мысль, как и Брама, Вишну и Шива. Но мысль эта слишком проста, чтобы из этого мы могли сделать заключение об историческом родстве.
В Гомере многочисленные бесконечно повторяющиеся фразы, тропы, образы и выражения так натянуты и деревянны, вдвинуты так механически, точно их вставляли при помощи шаблонов.
Что поэзия старее прозы, так как первыми начали писать прозой только уже Ферекид — свою философию, и Гекатей Милетский — историю, и это было отмечено древними, как нечто достопамятное, — объясняется следующим образом. Раньше, чем вообще научились писать, для увековечения заслуживающих сохранения фактов и мыслей в их подлинном виде старались излагать их стихами. Когда же затем начали писать, было вполне естественно, что сначала все писали стихами: ведь, иначе и не думали, как то, что все достопамятное сохраняется именно в стихах. Помянутые первые прозаики отступили от этой формы, как уже излишней.
Единственный остаток или, вернее, аналогию греческих мистерий представляет собою франкмасонство; принятие в него это — μυεισϑαι и τελεται; то, чему там научаются, — μυστηρια, а различные степени — те же μικρα, μειζονα και μεγιστα μυστηρια.
Такая аналогия объясняется не случайностью и не унаследованием, а существом дела, которое вытекает из глубины человеческой природы; у магометан аналогией мистерий является суфизм. Так как у римлян собственных мистерий не было, то они посвящались в мисте-
