Страница:Шопенгауэр. Полное собрание сочинений. Т. III (1910).pdf/880

Материал из Викитеки — свободной библиотеки
Эта страница была вычитана


— 731 —

изыскания, сейчас же после ее появления, и были весьма серьезно и с большим усердием на разные лады выполнены многими лицами, к большому увеселению поэта, который со своей стороны никакой аллегории в виду не имел. Об этом рассказывается в „Исследованиях к произведениям Гёте“, 1849, Дюнцера; мне же это уже давно известно из личных сообщений самого Гёте. — Этой универсальной аналогии вещей, основанной на тождественности типа, обязана своим происхождением эзоповская басня, и она же — причина, что историческое может становиться аллегорическим, аллегорическое — историческим.

Но больше, чем что-либо другое, с давних пор доставляла материал для аллегорических толкований мифология греков. В самом деле, она как бы сама напрашивается на это, так как обладает запасом образов, или схем для наглядного пояснения почти каждой основной мысли, даже, можно сказать, содержит в себе все первичные типы вещей и отношений, которые, именно потому, что они — типы, просвечивают всегда и во всем. Ведь, в сущности мифология и возникла из родственного игре стремления греков все олицетворять. Поэтому уже в древнейшие времена, даже самим Гезиодом, греческие мифы понимались аллегорически. Так, например, когда Гезиод перечисляет (Theog. v. 211 и д.) детей ночи, а немного дальше (226 и д.) детей Эриды, каковы усилие[1], обида, голод, боль, борьба, убийство, ссора, ложь, несправедливость, бедствие и клятва, то это, конечно, — только моральная аллегория. Аллегорию же, но уже физическую, представляет и его изображение олицетворенных ночи и дня, сна и смерти (746—765).

По приведенной причине, и для каждой космологической и даже каждой метафизической системы можно подыскать в мифологии подходящую аллегорию. Вообще, в большей части мифов мы должны видеть выражение смутно чувствуемых, но еще отчетливо не продуманных истин. Ибо древнейшие греки походили на Гёте в юности: и они тоже совершенно не в состоянии были выражать свои мысли иначе, чем образами и сравнениями. Напротив, с такой бесконечной, томительной обстоятельностью выполненное Крейцером серьезное и тщательное истолкование мифологии, как хранилища намеренно в ней сложенных физических и метафизических истин, я должен решительно отвергнуть, так как еще Аристотель сказал: „не стоит труда серьезно и внимательно обсуждать все то, что̀ мудрствуют по поводу мифов“. (Metaph. ІІ, 4). Кстати, Аристотель и здесь является антиподом Платона, который охотно занимается мифами, впрочем пользуясь ими аллегорически. —

В вышеизложенном смысле и должны быть понимаемы те аллего-

  1. Согласно собственной конъектуре, я вместо λήϑην читаю λώβην.