отрицает жизнь путем добровольного целомудрия, от утверждающего жизнь актами деторождения эмпирически отличается тем, что то, что вторым совершается сознательно и с участием разума, т. е. при свете познания, у первого происходит без познания и как слепая физиологическая функция, именно — во сне. И вот, в самом деле очень любопытно, что для этой отвлеченной и нимало не родственной духу греков философемы, вместе с подтверждающим ее эмпирическим материалом, имеется точное аллегорическое изображение в прекрасной басне о Психее, которая должна была наслаждаться Амуром только под условием его не видеть, но, не удовлетворенная этим, вопреки всем предостережениям, непременно захотела увидать его, за что, по неотвратимому решению таинственных сил, и подверглась страшным бедствиям, от которых избавлена была только после того, как отправилась в подземный мир и выполнила там разные трудные дела.
Так как я достаточно подробно говорил о восприятии (платоновых) идей и о корреляте их, чистом субъекте познания, в своем главном произведении, то я счел бы излишним еще раз возвращаться здесь к данному предмету, если бы не соображение, что в этом смысле предмет этот до меня никогда не рассматривался, почему и лучше не оставлять при себе ничего, что когда-нибудь может оказаться желанным пояснением моих мыслей. Разумеется, мои прежние исследования я предполагаю здесь известными.
Проблема метафизики прекрасного в существе может быть выражена очень просто, именно: как возможны удовольствие и радость от предмета без какого-либо отношения его к нашему хотению?
В самом деле, всякий чувствует, что радость и удовольствие от какой-либо вещи могут проистекать только из ее отношения к нашей воле, или, как часто говорится, к нашим целям; так что радость без того, чтобы затронута была воля, представляется противоречием. И тем не менее несомненно, что прекрасное, как такое, вызывает наше удовольствие, нашу радость, помимо какого бы то ни было отношения к нашим личным целям, т. е. к нашей воле.
