произведений искусства (в эстетическом смысле), несмотря на то, что, при хорошем выполнении, они создают во сто раз больше иллюзии, чем наилучшая картина или статуя, и, стало быть, если бы целью искусства было вводящее в обман подражание действительности, должны были бы занимать первое место. В самом деле, они как будто дают не одну только форму, но вместе с нею и материю, и тем порождают иллюзию, будто имеешь перед собой самую вещь. Значит, тогда как истинное произведение искусства от того, что существует лишь однажды и уже никогда больше, т. е. от индивидуума, ведет нас к тому, что существует постоянно и бесконечное число раз, в бесконечно многих индивидуумах, т. е. к чистой форме или идее, — восковая фигура как будто дает нам самый индивидуум, т. е. то, что существует лишь однажды и никогда больше, но без того, однако, что и такому преходящему существованию придает ценность, — без жизни. И потому при виде такой фигуры становится жутко: она действует на нас, как застывший труп.
Скажут, может быть, что только статуя дает форму без материи, картина, же дает и материю, так как она, при помощи краски, подражает веществу и его свойствам. Но это значило бы понимать форму в чисто-геометрическом смысле, здесь же имеется в виду иное: в философском смысле форма есть противоположность материи, а потому обнимает собою также и цвет, гладкость, строение, короче — все свойства. Правда, чисто-геометрическую форму как такую дает только статуя, представляя ее в веществе, очевидно, ей чуждом, — в мраморе; этим она осязательно изолирует форму. Но что касается картины, то она материи не дает, а дает единственно видимость формы, — формы не в геометрическом, а в вышеуказанном философском смысле. И, повторяю, картина дает даже не самую эту форму, а только ее видимость, именно ее действие на одно из чувств, зрение, да и действие это, только — с одной точки зрения. Поэтому картина собственно и не производит той иллюзии, что мы имеем пред собой самую вещь, т. е. форму и материю: нет, и при самой поразительной правдивости все же она предполагает известную предварительную условность, присущую этому способу изображения; так, например, благодаря неизбежному отпадению параллакса наших двух глаз, картина всегда показывает вещи так, как их мог бы видеть только одноглазый. Таким образом, и картина дает единственно форму, изображая перед нами лишь ее действие, притом совершенно односторонне, именно — только на наш глаз. — Другие основания, почему произведение изобразительного искусства легче, чем действительность, поднимает нас до понимания (платоновой) идеи, изложены во втором томе моего главного произведения (гл. 30, стр. 370).
