вещей необходимости, которая ведет все человеческие дела, невзирая ни на наши желания и мольбы, ни на вину или заслугу, и тайно по-своему направляет вещи, по внешности, совершенно одна от другой независимые, чтобы привести их куда ей надо; так что совпадение обстоятельств, на вид случайное, в высшем смысле является необходимым. И так как в силу этой необходимости все предопределено (fatum), то возможно и предвидение такого совпадения, при посредничестве оракулов, прорицателей, через сны и т. д.
Провидение есть судьба, но уже перекроенная на христианский лад, именно — превращенная в направленное ко благу мира намерение некоего Бога.
Эстетической целью хора в трагедии я считаю: во-первых, то, чтобы наряду со взглядами на вещи действующих лиц, потрясаемых бурею страстей, мог быть высказан и взгляд на них с точки зрения спокойной, незаинтересованной разумности, и во-вторых, чтобы та присущая пьесе мораль, которую in concreto ее действие развертывает лишь мало-помалу, в то же время, в форме размышления о происходящем, высказана была и in abstracto, т. е. кратко. Действуя таким образом, хор подобен басу в музыке, который, как постоянное сопровождение, дает расслышать основной тон всякого отдельного аккорда в данном гармоническом течении.
Как находимые в земных пластах отпечатки в течение бесчисленных тысячелетий, сохраняющие след самого мимолетного существования, показывают нам формы жизни далекого первобытного мира, так же древние в своих комедиях навсегда оставили нам верный отпечаток своего светлого житья-бытья, настолько отчетливый и точный, что может показаться, будто они сделали это намеренно, желая и самое отдаленное потомство, хотя бы в изображении, приобщить к той красивой и благородной жизни, скоротечность которой была им так прискорбна. И когда мы снова наполняем эти дошедшие до нас оболочки и формы плотью и костью, изображая Плавта и Теренция на сцене, то эта давно минувшая, полная движения жизнь снова встает перед нами, свежая и радостная, — подобно тому как античные мозаичные полы, будучи увлажнены, снова получают весь блеск своих старых красок.
Если не считать отдельно стоящей Минны фон Барнгельм, настоящею немецкой комедией, вытекшей из характера и ума нации и
