или именованными, и ее так же не следует практиковать над живыми людьми, как анатомию, — если не хочешь рисковать боками и даже жизнью.
Всякое произведение, чтобы стать бессмертным, должно иметь столько превосходных сторон, что нелегко найти человека, который понимал бы и ценил все их; всегда бывает так, что один понимает и ценит одну замечательную его сторону, другой — иную. Но именно это и способствует тому, что влияние бессмертных произведений не утрачивает своей силы на протяжении столетий, несмотря на безостановочную смену интересов, ибо их почитают то в том, то в другом отношении, но никогда не могут исчерпать до конца. — Творцом же такого произведения, т. е. тем, кто заявляет притязание на память и жизнь в потомстве, может быть лишь такой человек, который тщетно ищет себе подобного не только между своими современниками на всей обширной земле и отличается от всех других бросающимися в глаза особенностями, но остался бы в одинаковом положении и в том случае, если бы он, подобно вечному жиду, странствовал среди многих пережитых им поколений, — одним словом, такой человек, о котором Ариосто сказал: lo fece natura, e poi rippe lo stampo. В противном случае нельзя было бы понять, почему его мысли не канули в забвение, подобно всем прочим.
Почти во все времена как в искусстве, так и в литературе бывает в ходу какой-нибудь ложный взгляд, или род, или манера, которыми все восхищаются. Люди заурядные из всех сил усердствуют чтобы усвоить их и следовать моде. Человек вдумчивый распознает их и отвергает: он не идет за модой. Но пройдет несколько лет, — явится и публика, которая оценит все это шутовство по заслугам, предаст его на посмеяние; и тогда со всех таких манерных произведений спадают приводившие в восхищение румяна, как плохие лепные украшения из гипса отпадают от стен. Таким образом, нужно не досадовать, а радоваться, когда громко, решительно и ясно высказывается какой-нибудь ложный взгляд, который уже издавна действовал втихомолку, ибо тогда люди скорее почувствуют, различат и, наконец, изобличат его фальшь. Это можно сравнить со вскрытием нарыва.
Литературные газеты должны бы представлять собою как бы плотину против бессовестного бумагомарания наших дней и все выше
