газетной статьей было обозначено имя автора, а на редактора была возложена тяжкая ответственность за верность подписи. Так как тогда самый незначительный писака стад бы известен в своем жилище, то мы избавились бы от двух третей газетной и журнальной лжи, и наглость многих ядовитых языков была бы поставлена в границы. Во Франции уже и теперь дело обстоит именно таким образом.
В литературе же, пока еще не существует такого запрещения, все честные писатели должны бы соединиться, чтобы подвергнуть анонимность проскрипции, наложив на нее клеймо публично, неустанно и изо дня в день высказываемого крайнего презрения, и всячески распронять в публике, что анонимное рецензентство — дело бессовестных негодяев. Нападать анонимно на людей, писавших не под анонимом, — явная бессовестность. Кто пишет и полемизирует анонимно, тот ео ipso возбуждает против себя подозрение, что он намерен обмануть публику или безнаказанно оскорбить честь другого. Поэтому всякое, даже, мимоходом сделанное и, кроме того, совсем не порицающее, упоминание об анонимном рецензенте должно сопровождаться эпитетами вроде: „трусливый анонимный негодяй там-то и там-то“ или „замаскированный анонимный подлец в таком-то журнале“ и т. д. Это, действительно, благоприличный и подходящий тон, когда говоришь о таких подмастерьях, чтобы таким образом отбить у них охоту к их ремеслу. Ибо ясно, что всякий человек может лишь в том случае заявлять притязание на уважение к нему, если он открывает свое лицо, чтобы все знали, с кем имеют дело; наоборот, тот человек, который прокрадывается в маске и в надвинутом на голову капюшоне и делает себя, таким образом, лишним, ipso facto лишает себя покровительства законов. Он — Οδυσσευς Ουτις, Mr. Nobody (г-н Никто), и каждый вправе заявить, что Mr. Nobody — подлец. Поэтому всякого анонимного рецензента нужно третировать, в особенности, в возражениях на критику, как подлеца и мерзавца, а не так, как делают из трусости некоторые писатели, забросанные грязью этой сволочью: они называют рецензентов „уважаемый господин рецензент“. „Мерзавец тот, кто себя не называет“ — таков должен быть лозунг всех честных писателей. И если кому-нибудь выпадет на долю заслуга стащить шапку-невидимку с такого прогнанного сквозь строй подмастерья и извлечь его за ухо на свет Божий, то эта ночная сова при свете дня возбудит большое ликование. — Когда кто-нибудь слышит устную клевету, то первый взрыв негодования выражается, обыкновенно, словами: „кто это сказал?“ — Но аноним не дает на это ответа.
Особенно забавная наглость таких анонимных критиков заключается в том, что они говорят о себе, как короли, per „Мы“, —
