и мой стих, худо ли, хорошо ли, всегда что-нибудь да говорит), тогда как к писателям, изображенным раньше, может быть применен другой стих того же Буало, именно: et qui parlant beaucoup ne disent jamais rien (которые, говоря много, всегда при этом не говорят ничего). Для них характерно, напротив, что они, где только возможно, избегают решительных выражений, чтобы в случае нужды всегда еще иметь возможность вынуть голову из петли. Поэтому они всегда выбирают выражение более отвлеченное, тогда как умные люди, наоборот — более конкретное, так как последнее приближает то, что они хотят сказать, к наглядности, этому источнику всякой очевидности. Указанное пристрастие к абстрактному можно подтвердить многими примерами, но к особенно нелепым проявлениям этого пристрастия принадлежит то, что в немецком писательстве последних 10-ти лет почти всюду, где должно бы стоять „bewirken“ (вызывать) или „verursachen“ (причинять), мы находим „bedingen“ (обусловливать), так как это последнее слово, как более абстрактное и неопределенное, меньше выражает (именно: „не без этого“ вместо „через это“) и потому всегда оставляет открытые лазейки, которые как раз и по сердцу людям, в тайном сознании своей неспособности, испытывающим перед всяким решительным выражением постоянный страх. Впрочем, у некоторых здесь просто действует национальная склонность тотчас подражать как всякому безобразию в жизни, так и всякой глупости в литературе, — склонность, подтверждаемая быстрым распространением этого рода явлений. Тогда как англичанин, как в том, что он пишет, так и в том, что делает, руководствуется только собственным суждением, — это, напротив, меньше всего входит в достоинства немца. Вследствие указанного хода дела слова „bewirken“ и „verursachen“ почти совсем исчезли из книжного языка последних 10-ти лет, и речь всегда идет только об „обусловлении“. Эта нелепость так характерна, что стоит быть упомянутой.
Но банальность и скучность писаний заурядных авторов можно объяснить и прямо тем, что они всегда говорят лишь полусознательно, т. е. и сами-то по-настоящему не понимают смысла своих слов, так как слова эти у них — нечто заученное и взятое уже в готовом виде, и они больше соединяют между собой целые фразы (phrases banales), чем слова. Отсюда и вытекает характеризующий их осязательный недостаток ясно отчеканенных мыслей. У них нет штемпеля для такой чеканки, собственного ясного мышления, и вместо отчетливых мыслей мы поэтому находим неопределенную темную словесную ткань, ходячие фразы, избитые обороты, модные выражения. Вследствие этого их туманное писание напоминает собою печатание литерами, уже
