сохраняют еще порою известное сходство с первым супругом, а дети, рожденные от прелюбодеяния, — с законным отцом. Еще яснее наблюдается такое позднее воздействие прежнего оплодотворения у животных. Второе ограничение заключается в том, что хотя в сыне и выступает моральный характер отца, но только этот характер подвергается модификации со стороны другого, часто совершенно несходного интеллекта (наследие матери); вот почему и необходим корректив к нашему наблюдению. Такая модификация, смотря по разнице между материнским и отцовским наследством, может быть значительной или ничтожной, но никогда не может она быть настолько велика, чтобы даже сквозь нее не проступали еще достаточно явно черты отцовского характера: так, мы всегда узнаем человека, который изменил свою наружность необычным костюмом, париком и бородою. Если, например, в силу материнского наследия, человек одарен выдающимся разумом, т. е. способностью к размышлению и вдумчивости, то свои страсти, унаследованные им от отца, он, в силу этого разума, отчасти будет обуздывать, отчасти прятать, и поэтому они найдут себе у него лишь методическое и планомерное или скрытое для других выражение; вот почему от отца, который обладал весьма ограниченным умом, может родиться совершенно иное потомство, как могут быть и противоположные случаи. Что же касается наклонностей и страстей матери, то они безусловно не передаются детям, и последние часто обладают даже противоположными свойствами.
Исторические примеры имеют то преимущество перед примерами из частной жизни, что они общеизвестны; но конечно ценность их ослабляется тем, что они, как и все, что переходит из уст в уста, не совсем достоверны, часто искажены и, кроме того, касаются только общественной, а не частной жизни людей, толкуют о государственных деяниях и не раскрывают поэтому более тонких черт характера. Тем по менее, для уяснения моего тезиса о наследственности я приведу и несколько исторических примеров, к которым лица, специально посвятившие себя изучению истории, несомненно прибавят гораздо большое число столь же красноречивых фактов.
Как известно, П. Деций Мус, благородный герой, пожертвовал своею жизнью для блага родины: торжественно посвятив себя и своих врагов подземным богам, он с покрытой головой бросился в ряды латинян. Почти сорок лет спустя, его одноименный сын сделал то же самое в войне с галлами (Liv., VIII, 6; X, 28). Пред нами, следовательно, — подтверждение горациев-
