зывают гуманитарными занятиями: благодаря им, учащийся прежде всего опять становится человеком, ибо они вводят его в мир, еще свободный от той уродливости средних веков и романтики, которая впоследствии так глубоко проникла в европейское человечество, что и теперь еще мы все рождаемся на свет окрашенные ею, — и мы должны предварительно стереть ее с себя, для того только чтобы опять сделаться человеком. Не думайте, что ваша современная мудрость когда-либо заменит это посвящение во человека: вы не свободны от рождения, как греки и римляне, вы не простодушные сыны природы. Вы прежде всего — дети и наследники грубого средневековья с его безумством, позорной властью клерикального обмана и наполовину дикого, наполовину шутовского рыцарства; и если ныне вы мало-помалу отрешаетесь от того и другого, то это еще не значит, что вы можете стоять на собственных ногах. Без школы древних ваша литература выродится в пошлую болтовню и плоское филистерство. Вот те основания, по которым я даю свой благожелательный совет — немедленно покончить с указанным выше патриотическим онемечиванием.
Я воспользуюсь случаем, чтобы высказаться и против тех нелепостей, которые в течение нескольких последних лет неслыханным образом совершаются в немецком правописании. Писаки всяких категорий слышали кое-что о сжатости выражений, но они не знают, что последняя состоит в осмотрительном удалении всего излишнего (к чему несомненно принадлежит их собственное писательство); они полагают, что этой сжатости можно добиться насильственно — путем урезывания слов, как это делают мошенники с монетами; и вот каждый слог, который кажется им излишним, потому что они не чуют его значения, они без дальних разговоров отсекают. Так, например, наши предки, обладая верным тактом, говорили Beweis и Verweis, но Nachweisung; это тонкое различие, аналогичное различию между Versuch и Versuchung, Вetracht и Betrachtung, ускользает от грубых ушей и грубых мозгов, — вот почему такие господа и придумали слово Nachweis, которое сейчас же и вошло во всеобщее употребление, ибо для этого требуется только, чтобы выдумка была достаточно нелепа, а изобретатель достаточно пошл. Дальше — больше, и вот такой ампутации подверглось уже множество слов: например,
них, хотя бы и посвящая этому не много времени. Древние знали, что нельзя писать так, как говорят, а новейшие ученые настолько бесстыдны, что отдают в печать свои лекции.
