сознания; а если меня еще отделит от нее ночь, проведенная в глубоком сне, то может случиться, что она и потом ко мне никогда не вернется, — если только она не будет связана с моими личными интересами, т. е. с моею волей, которая всегда сохраняет за собою честь и место.
Из этого недостатка интеллекта вытекает рапсодический и часто фрагментарный характер нашей мысли, о котором я уже упомянул в конце предыдущей главы; а он, в свою очередь, порождает неминуемую рассеянность нашего мышления. С одной стороны, в последнее вторгаются внешние чувственные впечатления и производят в нем сумятицу и беспорядок, каждый миг навязывая ему совершенно не подходящие элементы; с другой стороны, по нити ассоциации одна мысль приводит другую и в свою очередь сама вытесняется ею; наконец, и самый интеллект далеко не способен продолжительно и упорно сосредоточиваться на одной мысли: подобно тому как глаз, пристально и долго всматриваясь в одну вещь, скоро перестает ясно различать ее, потому что ее очертания бледнеют, сливаются между собою и все мало-помалу покрывается тьмою, — так и мысль, если она долго и настойчиво занимается каким-нибудь одним предметом, начинает подергиваться туманом, притупляется и совершенно гаснет. Вот почему всякое размышление или обсуждение, которое по счастью не было ничем нарушено, но все-таки не доведено до конца, следует по истечении известного времени (смотря по индивидуальности каждого) совсем прерывать на некоторый срок, хотя бы оно и касалось очень важного и серьезного для нас вопроса: мы должны отрешиться в своем сознании от этого столь интересующего нас предмета и заняться на время незначительными и безразличными вещами, как бы ни тяготела над нами забота. И в течение этого промежутка времени серьезный предмет для нас уже не существует: как тепло в холодной воде, он находится тогда в скрытом состоянии. Вернувшись к нему впоследствии, мы воспринимаем его как нечто новое и должны ориентироваться в нем сызнова, хотя и делаем это быстрее прежнего; да и самое впечатление его на нашу волю, приятное или тягостое, возникает опять. Но и мы-то сами возвращаемся к нему не совсем прежними. Ибо вместе с физическим составом соков и напряжением нервов, которое постоянно изменяется, сообразно часам, дням и временам года, — вместе с ними изменяется и наше настроение, наши взгляды; к тому же и посторонние представления, которые посетили нас за истекшее время, оставили свой отзвук в нашем сознании, и тон его влияет на все последующие представления. Вот почему одна и та же вещь
