сущи два серьезных недостатка (словно две гнилые заплаты, или Ахиллесова пята, или лошадиное копыто дьявола), два недостатка, в силу которых все таким образом объясненное останется, в сущности, по прежнему необъясненным. Первый недостаток — тот, что до начала всеобъясняющей цепи причин и действий, т. е. связанных между собою изменений, — до этого начала никогда нельзя дойти: как и границы мира в пространстве и времени, оно постоянно отодвигается все дальше и дальше — до бесконечности. Второй недостаток — тот, что совокупность действующих причин, из которых все объясняют, сама непременно зиждется на совершенно необъяснимой основе, — на изначальных свойствах вещей и проявляющихся в них силах природы, благодаря которым эти свойства действуют определенным образом: таковы тяжесть, твердость, сила удара, упругость, теплота, электричество, химизм и т. д.; эти силы в каждом данном объяснении остаются нераскрытыми, подобно неустранимой и неизвестной величине в алгебраическом уравнении, которое во всех других отношениях вполне разрешимо; и нет такого ничтожного глиняного черепка, который бы весь не состоял из необъяснимых свойств. Таким образом, эти два неустранимых недостатка всякого чисто-физического, т. е. причинного объяснения, показывают, что подобное объяснение может быть только относительным и что самый характер и метод его не является единственным и окончательным, т. е. исчерпывающим, — не является таким методом, с помощью которого можно было бы когда-нибудь прийти к удовлетворительному решению трудной загадки вещей и к истинному уразумению мира и бытия; нет, физическое объяснение, взятое вообще и как такое, нуждается еще в объяснении метафизическом, которое дало бы ему ключ ко всем его предпосылкам, но которое тем самым и проложило бы совершенно иной путь. Первый шаг к этому заключается в том, чтобы ясно и навсегда понять разницу между обоими видами объяснения, т. е. между физикой и метафизикой. Эта разница, в общем, опирается на кантовское различение между явлением и вещью в себе. Именно потому, что Кант считает последнюю безусловно непознаваемой, — с его точки зрения, вовсе и не существует никакой метафизики, а есть только, во-первых, имманентное знание, т. е. простая физика, которая может говорить исключительно о явлениях, и, во-вторых, критика разума, тяготеющего к метафизике. Антиципируя вторую книгу, я именно здесь выясню настоящий соединительный пункт моей философии с философией Канта и отмечу, что последний, в своем прекрасном объяснении сов-
