начала и без конца, непостижимые основные силы, нескончаемое пространство, безначальное время, бесконечная делимость материи, и все это, еще обусловленное познающим мозгом, в котором оно, подобно сновидению, только и существует, и без которого испаряется, — вот что образует тот лабиринт, в котором нас беспрестанно кружит натурализм. Высота, какой в наше время достигли естественные науки, оставляет в этом отношении в глубокой тени все предшествующие столетия и являет собою вершину, на которую человечество поднимается впервые. Тем не менее, какие бы великие успехи ни делала физика (в широком, античном смысле данного слова), это еще ни на шаг не приближает ее к метафизике, подобно тому как плоскость, сколько бы мы ее ни расширяли, никогда не станет кубом. Ибо такие успехи всегда совершенствуют только знание явлений, между тем как метафизика стремится за пределы самого явления, — к тому, что является. И если бы даже к нашим услугам было всё завершенное эмпирическое знание, то и в таком случае мы нисколько не поправили бы дела. Мало того: если бы кто-нибудь обошел все планеты всех неподвижных звезд, то этим он не сделал бы еще ни одного шага в области метафизики. Напротив, именно величайшие успехи физики делают все осязательнее потребность в метафизике, потому что исправленное, углубленное и более основательное знание природы, с одной стороны, все более и более подрывает признанные до тех пор метафизические гипотезы и, наконец, совсем ниспровергает их; а с другой стороны, самую проблему метафизики оно ставит яснее, правильнее и полнее, отделяя ее от чисто-физических задач; наконец, более совершенное и точное знание сущности частных вещей настойчивее требует объяснения целого и общего, — а чем глубже, лучше и полнее наши эмпирические знания об этом целом и общем, тем загадочнее только становится оно. Конечно, отдельный рядовой естествоиспытатель, в своей специальной физической области, не так-то скоро все это поймет: он мирно спит себе у избранной им служанки в доме Одиссея, отказавшись от всякой мысли о Пенелопе (см. конец 12 главы). Вот почему в наши дни с идеальной точностью изучена скорлупа природы, до мельчайших деталей исследованы внутренности кишечных червей и паразиты паразитов, — но если кто-нибудь приходит, как, например, я, и начинает говорить о ядре природы, то его не слушают, думая, что это не относится к делу, и продолжают колупать свою скорлупу. Поневоле назовешь этих микроскопических и микрологических
