самом деле другой; но мы не хотели в этом сознаваться, так как он далеко не отвечает тому хорошему мнению, которое мы имеем о самих себе. Например, мы отказываемся от какого-нибудь поступка, как нам думается, по чисто-моральным основаниям; а спустя некоторое время узнаем, что нас просто удерживал страх, ибо тот же самый поступок мы совершаем, лишь только проходит всякая опасность. В отдельных случаях это идет так далеко, что мы даже и не догадываемся об истинном мотиве своих поступков и считаем себя неспособными поддаваться воздействию подобного мотива, — и тем не менее именно он, этот мотив, и вызвал наш поступок. Между прочим, все сказанное служит подтверждением и уяснением правила Ларошфуко: «самолюбие — более смышлено, чем самый смышленый человек в мире»; оно служит и комментарием к дельфийскому γνωϑι σαυτον и к трудности его осуществления.
А если бы, как это думали все философы, наше истинное существо составлял интеллект и решения воли были простым результатом познания, то решающее значение для нашего моральной ценности сохранял бы именно тот лишь мотив, по которому мы мнили бы поступать, — аналогично тому, как решающим моментом является в этике намерение, а не результат. Но тогда, собственно, не могло бы существовать разницы между мнимым и действительным мотивом.
Все приведенные здесь случаи, для которых всякий внимательный человек подберет аналогии в себе самом, показывают, как интеллект до такой степени чужд воле, что она порою даже мистифицирует его; ибо интеллект, хотя и доставляет воле мотивы, но в секретную лабораторию ее решений не проникает. Хотя он и доверенный воли, но доверенный, который не все знает. Подтверждением этого служит еще и тот факт, едва ли не всякому известный из самонаблюдения, что интеллект иногда не совсем доверяет воле. Именно: после того как мы примем то или другое важное решение, которое, как такое, представляет собою только обещание, данное волей интеллекту, у нас в душе остается легкое, не сознанное сомнение в том, вполне ли серьезно наше намерение, не поколеблемся ли мы, не отступим ли при его осуществлении, будет ли у нас достаточно твердости и выдержки, для того чтобы его выполнить. Нужно поэтому самое дело, поступок, для того чтобы мы сами убедились в искренности нашего замысла.
Все эти факты свидетельствуют о совершенном различии воли от интеллекта, — о примате воли и подчиненной роли ума.
