терии, которая не дана ни в одном опыте, но во всяком предполагается, отвечает, как прямое отражение, познающий субъект, просто как такой, и он тоже составляет предпосылку всякого опыта. Этот субъект не находится во времени, ибо самое время есть только ближайшая форма всей его представляющей деятельности; соответствующая ему материя, сообразно с этим, вовеки непреходяща, пребывает во все времена, но, собственно, не протяженна (так как протяженность дает форму), следовательно, — не пространственна. Все остальное погружено в постоянное возникновение и уничтожение, между тем как этот субъект и эта материя являются неподвижными полюсами мира как представления. В постоянстве материи можно поэтому видеть рефлекс безвременности чистого субъекта, взятого просто как условие всякого объекта. Оба (субъект и материя) относятся к явлению, а не к вещи в себе, — но они составляют оплот явления. Оба они могут быть открыты лишь через посредство абстракции, не даны в своей непосредственной чистоте и самостоятельности.
Основная ошибка всех систем, это — непонимание той истины, что интеллект и материя соотносительны, т. е. что одно существует только для другого, оба держатся и падают вместе, одно служит лишь рефлексом другого и даже, собственно говоря, представляют они собою одно и то же, но только рассматриваемое с двух противоположных точек зрения: это «одно и то же» (я здесь антиципирую дальнейшее) есть проявление воли, или вещи в себе; следовательно, оба они по своей природе вторичны и поэтому нельзя искать начала мира ни в одном из них. Между тем в результате этого непонимания все системы (за исключением разве спинозизма) искали начала всех вещей в одном из них. Иные из таких систем утверждают некий интеллект, νους, как безусловно первое и δημιουργος, и учат поэтому, что в нем представление вещей и мира предшествует действительному существованию последних; в связи с этим они различают реальный мир от мира как представления, — а это неправильно. Затем в качестве того, чем оба мира различаются между собою, появляется материя, как вещь в себе. Отсюда и возникает затруднение, как ввести эту материю, υλη, для того чтобы она, присоединенная к чистому представлению мира, сообщила последнему реальность. И вот, либо этот первосущий интеллект должен ее уже застать, и тогда она, наравне с ним, есть абсолютно первое, и мы получаем таким образом два абсолютно-первые начала — δημιουργος и υλη; либо он создает ее из ничего, — допущение, которому противится наш рассудок, так как он способен по-
