истощает его силу; таким образом, усталость, которую мы чувствуем в руках и ногах, имеет свое действительное седалище в мозгу, подобно тому как и боль, которую чувствуют эти же члены, ощущается, собственно говоря, тоже в мозгу: ведь одинаково обстоит дело как с моторными, так и с чувствительными нервами. Мускулы, не приводимые в движение мозгом, — например, мускулы сердца — поэтому и не устают. Этим же объясняется и то, что мы не в состоянии ясно мыслить ни во время сильного мускульного напряжения, ни после него. Если летом у нас гораздо меньше умственной энергии, чем зимою, то это отчасти объясняется тем, что летом меньше спится; ибо чем глубже мы спали, тем бодрее мы потом, тем более мы возбуждены или „пробуждены“. Впрочем, из-за этого не следует удлинять время сна больше, чем нужно, ибо в таком случае он потеряет в интенсивности, т. е. в глубине и крепости, то, что выиграет в экстенсивности и, следовательно, выродится в простую трату времени. Это же имеет в виду и Гете (во ІІ-ой части Фауста), говоря про утреннюю дремоту: „сон — это скорлупа: отбрось ее прочь“.
Таким образом, феномен сна особенно ясно подтверждает, что сознание, восприятие, познавание, мышление — все это не коренное в нас, а условное и производное состояние. Это — роскошь природы, и притом роскошь крайняя, и поэтому она, природа, чем дальше заходит с нею, тем меньше в состоянии поддерживать ее без перерывов. Это — продукт, расцвет мозговой нервной системы, которая сама, как паразит, питается насчет остального организма. Мы видим здесь также связь и с тем фактом, который я описал в третьей книге нашего сочинения, — с тем фактом, что познание тем чище, и совершеннее, чем больше оно освобождено и обособлено от воли, — а в этом состоянии возникает чисто-объективное, эстетическое постижение мира, — подобно тому, как экстракт бывает тем чище, чем больше он изолирован от того, из чего он извлечен, и чем лучше он очищен от всякого осадка. Противоположное этому являет воля, которой самым непосредственным обнаружением служит вся органическая жизнь и, прежде всего, неутомимое сердце.
Это последнее соображение близко уже к предмету следующей главы, к которой оно поэтому и является переходом; здесь же подобает сделать только следующее замечание. В магнетическом сомнамбулизме сознание удваивается: возникают два познавательных ряда, при чем каждый из них сам по себе внутренне целен, но друг от друга они совершенно отделены: бодрствую-
