doute étonnant, que les passions n’aient jamais leur terme ni leur origine dans les divers organs de la vie animale; qu’au contraire les parties servant aux fonctions internes, soient constamment affectées par elles, et même les déterminent suivant l’état où elles se trouvent. Tel est cependant ce que la stricte observation nous prouve. Je dis d’abord que l’effet de toute espèce de passion, constamment étranger à la vie animale, est de faire naître un changement une altération quelconque dans la vie organique[1]. Затем он показывает, как гнев действует на кровообращение и биение сердца, как действует на этот же процесс радость и, наконец, страх. Далее он говорит о том, как упомянутые и родственные душевные волнения влияют на легкие, желудок, кишки, печень, железы и поджелудочную железу, и как скорбь ослабляет питание, и как животная, т. е. мозговая жизнь, остается не тронутой всем этим и спокойно продолжает свое течение. Он ссылается и на то, что мы для обозначения интеллектуальных операций указываем рукою на голову, между тем как эту же руку кладем на сердце и грудь, когда хотим выразить свою любовь, радость, печаль и ненависть. Биша замечает, что дурным актером был бы тот, кто, говоря о своей тоске, показывал бы себе на голову, а говоря о своем умственном напряжении, показывал бы себе на сердце. Он подчеркивает и тот факт, что в то время, как ученые помещают так называемую душу в голове, простые люди хорошо чувствуют разницу между интеллектом и состояниями воли и всегда обозначают ее в правильных выражениях; например, они говорят о дельной, умной, толковой голове и, наоборот, выражаются: доброе сердце, нежное сердце или «гнев кипит в моих жилах, волнует мою желчь, от радости у меня поджилки трясутся, ревность отравляет мне кровь» и т. д. «Пение, — говорит Биша, — это язык страстей, органической жизни, между тем как обыкновенная речь — язык рассудка, жизни животной; декламация занимает среднее место. Она оживляет холодный язык мозга выразительным языком внутренних органов: сердца,
- ↑ Без сомнения, поразительно, что страсти никогда не имеют своего предела и своего начала в тех или других органах животной жизни, между тем как те органы, которые служат для внутренних функций, постоянно аффицируются последними и даже определяют их сообразно состоянию, в каком они находятся. И между тем именно об этом свидетельствует нам строгое наблюдение. Я утверждаю прежде всего, что цель всякого рода страсти, неизменно чуждая животной жизни, заключается в том, чтобы произвести некоторую перемену, какой-то переворот в органической жизни.
