среди философов является Анаксагор: он произвольно принял за первое и изначальное, откуда все происходит, некий νους, некую интеллигенцию, нечто представляющее; Анаксагор слывет родоначальником такого воззрения. Согласно последнему, мир в представлении должен был существовать раньше, чем сам по себе; между тем как у меня реальность вещей создает бессознательная воля, и развитие этих вещей должно уже значительно подвинуться вперед, чтобы, наконец, в животном сознании возникли представление и интеллигенция, — так что у меня мышление появляется совсем напоследок. Впрочем, по свидетельству Аристотеля (Metaph. I, 4), Анаксагор сам не очень-то знал, что́ ему делать со своим νους: он только установил его и так и оставил, как изображение святого у дверей храма, не пользуясь им для своего дальнейшего построения природы — разве лишь в крайних случаях, за неимением другого исхода.
Всякая физикотеология представляет собою развитие той ошибки, которая противоположна высказанной в начале этой главы истине и которая гласит, будто самый совершенный способ происхождения вещей — это обусловленый вмешательством какого-нибудь интеллекта. Вот почему физикотеология и преграждает путь ко всякому более глубокому изучению природы.
Со времен Сократа и вплоть до наших дней главным предметом беспрерывных споров между философами является то ens rationis, которое называют душою. Мы видим, что большинство утверждает бессмертие последней, т. е. ее метафизическую субстанциальность; другие же, опираясь на факты, неопровержимо свидетельствующие о полной зависимости интеллекта от физических органов, упорно держатся противоположного мнения. Эта душа всеми и прежде всего принимается за нечто безусловно простое, так как именно отсюда выводят ее метафизическую сущность, ее имматериальность и бессмертие, хотя последнее вовсе и не вытекает неизбежно из этой простоты: в самом деле, хотя разрушение какого-нибудь тела, облеченного в известную форму, мы можем представлять себе только в виде распадения на его составные части, но отсюда еще не следует, что разрушение какого-нибудь простого существа, о котором мы не имеем ни малейшего понятия, не может происходить и на какой-либо иной лад, — например, в виде постепенного убывания. Я же исхожу из того, что устраняю предполагаемую простоту нашего субъективно сознаваемого существа, или я, — доказывая, что те явления, из которых выводили последнюю, имеют два совершенно различных источника; что интеллект, несомненно, обусловлен
