жение, которому я могу придать еще менее отчетливости, нежели только что изложенному объективному взгляду, — и выскажу я его лишь фигурально и метафорически.
Почему наше сознание тем яснее и отчетливее, чем дальше простирается оно вовне, так что наибольшей ясности достигает оно в чувственном воззрении, которое наполовину относится уже к внешним вещам? И почему оно становится темнее, когда обращается вовнутрь, и в глубине нашего внутреннего мира приводит нас к полной тьме, в которой прекращается всякое познание? Потому, отвечаю я, что сознание предполагает индивидуальность, а последняя относится уже к сфере простого явления, так как она, в качестве множественности однородного, обусловена формами явления — временем и пространством. Внутренний же мир наш имеет свои корни в том, что́ уже не явление, а вещь в себе, куда поэтому формы явления и не достигают; вследствие этого в нем отсутствуют главные условия индивидуальности, а с нею отпадает и ясность сознания. В этом коренном пункте бытия уничтожается различие существ, как уничтожается различие радиусов в центре шара; и как в шаре поверхность возникает вследствие того, что радиусы оканчиваются и отламываются, так и сознание возможно только там, где внутренняя сущность переходит в явление; благодаря формам этого явления, становится возможной определенная индивидуальность, на которой основывается сознание; оттого последнее и ограничено явлениями. Поэтому все отчетливое и понятное в нашем сознании всегда лежит только на внешней стороне этой поверхности шара. Как только же мы от этой поверхности совершенно удаляемся, сознание покидает нас: так это бывает во сне, в смерти, до известной степени и в магнетическом или магическом воздействии, ибо все это — и сон, и смерть, и магнетизм — проходят через центр. Но именно потому, что отчетливое сознание, как обусловленное поверхностью шара, не направляется к центру, оно познает другие индивидуумы хотя и однородными с собою, но не тождественными, каковы они сами по себе. Бессмертие индивидуума можно сравнить с передвижением какой-нибудь точки данной поверхности на касательной, а бессмертие, обусловленное вечностью внутреннего существа всех явлений, можно сравнить с возвращением этой точки, на радиусе, к центру, которого простым расширением служит поверхность. Воля как вещь в себе дана сполна и нераздельно в каждом существе, подобно тому как центр является неизменной частью каждого радиуса: в то время как периферический конец этого
