мым. Но при ближайшем рассмотрении их теорий оказывается прежде всего, что полемика Лукреция (IV, 824—858) против телеологии очень груба и наивна, противоречит самой себе и убеждает в противоположном. Что же касается Бэкона (De augm. Scient. III, 4), то, во-первых, по отношению к применению конечных причин он не делает никакого различия между органической и неорганической природой (а в нем-то и вся суть) и в своих примерах ссылается вперемжку и на ту, и на другую; а во-вторых, он изгоняет конечные причины из физики в метафизику, — последняя же для него, как и для многих еще по сей день, тождественна с спекулятивной теологией. Таким образом, конечные причины он считает от богословия нераздельными и даже упрекает Аристотеля за то, что он, придав в своей системе такое большое значение конечным причинам, не связал их в то же время с умозрительной теологией (а я именно за это сейчас буду особенно хвалить Аристотеля). Наконец, Спиноза (Eth. I, 36, appendix) самым явственным образом показывает, что он отождествляет телеологию с физико-теологией, против которой вооружается с такой горечью; даже закон: природа ничего не делает понапрасну, он объясняет так: «т. е. что не служило бы на пользу людей», и далее: «они смотрят на все в природе, как на средство для своей пользы, и думают, что есть некто другой, кто приготовил для их пользования эти средства»; и далее: «отсюда они сделали вывод, что боги все сотворили на пользу людей». На этом строит он свое положение: „природа не предустанавливает для себя определенных целей, и все конечные причины не что иное, как человеческие выдумки“. Для Спинозы было важно одно: преградить дорогу теизму, а сильнейшее оружие последнего он совершенно правильно видел в физико-теологическом доказательстве. Но действительно опровергнуть это доказательство суждено было Канту, мне же суждено было материалу Канта дать надлежащую обработку; этим я подтвердил правило: est enim verum index sui et falsi. Спиноза же не нашел другого исхода, кроме этого отчаянного удара: отвергнуть самую телеологию, т. е. целесообразность в творчестве природы, — попытка, чудовищность которой бросается в глаза всякому, кто хоть несколько серьезно изучал органически) природу. Эта ограниченная точка зрения Спинозы, вместе с его незнанием природы, достаточно свидетельствует о его полной некомпетентности в подобных вещах и о неразумии тех, кто, опираясь на его авторитет, считает своим долгом презрительно отзываться о конечных причинах.
