стоит на первом плане, так как его сфера самая широкая, а его восприимчивость — самая тонкая; объясняется это тем, что возбуждающий его момент есть невесомое, т. е. нечто едва-едва телесное, quasi-духовное. Второе место занимает слух, соответствуя воздуху. Осязание похоже на основательного и многостороннего ученого. В то время как другие чувства показывают нам каждое только одну сторону объекта, например, его гулкость или его отношение к свету, — осязание, тесно сплетенное с общим чувством и мускульной силой, сообщают рассудку данные одновременно о форме, величине, твердости, гладкости, строении, прочности, температуре и тяжести тел — и все это с наименьшей возможностью иллюзии или обмана, которым все другие чувства подлежат в гораздо большей степени. Оба низшие чувства, обоняние и вкус, уже не свободны от непосредственного возбуждения воли, т. е. они всегда вызывают приятное или неприятное впечатление и поэтому более субъективны, чем объективны.
Восприятия слуха совершаются исключительно во времени; поэтому вся сущность музыки состоит в мере времени, ибо на ней зиждется как высота или качество звуков, обусловленные вибрациями, так и количество или продолжительность их, обусловленные тактом. Наоборот, восприятия зрения прежде всего и преимущественно совершаются в пространстве, — а потом уже, в силу их продолжительности, и во времени.
Зрение — это чувство рассудка, который созерцает; слух — это чувство разума, который мыслит и разумеет. Слова находят себе в зрительных знаках только несовершенных представителей; поэтому я сомневаюсь, чтобы глухонемой, умеющий читать, но не имеющий представления о звуке слов, так же быстро оперировал в своем мышлении одними лишь зрительными знаками понятий, как оперируем мы реальными, т. е. внятными словами. Если он не умеет читать, то он, как известно, почти то же, что неразумное животное, между тем как слепорожденный с самого начала представляет собою вполне разумное существо.
Зрение — активное, слух — пассивное чувство. Поэтому звуки действуют на наш ум рассеивающим и вредным образом, и это влияние тем сильнее, чем он деятельнее и развитее: они разрывают все мысли, мгновенно расстраивают способность мышления. Наоборот, со стороны глаза не бывает аналогичной помехи, не бывает непосредственного воздействия видимого, как такого, на мыслительную деятельность (разумеется, мы не говорим здесь о влиянии видимых предметов на волю): самое пестрое разнообразие вещей перед нашими глазами оставляет для
