в чем она? В том, чтобы на короткий промежуток времени сохранять эфемерные и страждущие особи, в самом счастливом случае дать им в удел сносную нужду и сравнительную беспечальность, которую впрочем сейчас же подстерегает скука, и продолжить затем породу этих особей и ее деятельность. При виде этого явного несоответствия между трудом и оплатой мы, с такой точки зрения, представляем себе волю, говоря объективно, как безумца, а субъективно, как безумие, объятое которым все живущее, в крайнем напряжении своих сил, изнывает в стремлении к чему-то такому, что не имеет никакой ценности. Но вникнув глубже в эту волю, мы и здесь убедимся, что она скорее — какой-то слепой порыв, совершенно беспричинное и немотивированное влечение.
Как я показал в § 29 первого тома, закон мотивации распространяется только на отдельные поступки, а не на воление в целом и вообще. Этим и объясняется то, что когда мы рассматриваем человеческий род и его деятельность в целом и общем, то они уже не кажутся нам, как при зрелище его отдельных событий, игрою обычных марионеток, которые двигаются по ниточке: нет, с этой общей точки зрения, человечество рисуется нам в виде таких марионеток, которые приводятся в движение внутренним часовым механизмом. Ибо если сравнить, как это мы сделали выше, неустанную, старательную и мучительную работу людей с тем, что̀ они получают или что вообще могут когда-нибудь получить за нее, то указанное несоответствие делается очевидным и мы убеждаемся, что цель человеческих стремлений, взятая в качестве движущей силы, вовсе не может служить удовлетворительным объяснением для этого движения, для этой безостановочной сутолоки. В самом деле: что такое короткая отсрочка смерти, маленькое облегчение нужды, ослабление боли, мимолетное удовлетворение желаний — что все это в сравнении с такой частой победой всех этих зол и с неминуемой победой смерти? Какое значение могут иметь подобные приманки в качестве реальных побуждений для бесчисленного человеческого рода, который в своем вечном обновлении, неустанно движется, волнуется, борется, страдает и осуществляет всю эту трагикомическую мировую историю, и, что поразительнее всего, выживает в этом жалком существовании, насколько лишь возможно для каждого отдельного лица? Очевидно, все это останется необъяснимым, покуда движущие причины мы будем искать вне действующих фигур и пока мы будем верить, что человечество стремится, в силу разумных соображений или каких-ни-
