Страница:Шопенгауэр. Полное собрание сочинений. Т. II (1910).pdf/38

Материал из Викитеки — свободной библиотеки
Эта страница была вычитана


— 29 —

которой только и возникает ощущение, вызываемое световым раздражением, и там действительно имеет свое седалище, — как это показывает мой трактат о зрении и цветах. Тем, что слуховой нерв начинается в указанном месте, надо объяснить и великую помеху, которую испытывает мыслительная деятельность от звуков и в силу которой мыслящие головы и вообще все люди, богатые духом, решительно не могут переносить шума. Он мешает постоянному течению их мыслей, прерывает и парализует их мышление, так как сотрясение слухового нерва столь глубоко проникает в мозг, что вся масса его трепещет и соощущает вызванные слуховым нервом колебания; кроме того, мозг таких людей гораздо легче приводится в движение, чем мозг обыкновенных голов. Этой же большою подвижностью и впечатлительностью их мозга объясняется то, что каждая мысль так легко вызывает у них все сходные или родственные мысли и оттого подобия, аналогии и соотношения вещей так быстро и легко приходят им в голову: тот самый факт, который миллионы обыкновенных умов знали до них, приводит их к новой мысли, к новому открытию, — и другие люди, умея мыслить только по чужим следам, а не по собственному почину, удивляются впоследствии, как это они сами не додумались до этого. Так солнце бросало свои лучи на все колонны, но только колосс Мемнона звучал в ответ. Вот отчего Кант, Гете, Жан Поль были в высшей степени чувствительны ко всякому шуму, как это сообщают их биографии[1]. Гете в последние годы своей жизни купил пришедший в ветхость дом, рядом со своим, только для того, чтобы не слушать стука при его ремонте. Напрасно, значит, в годы юности вслушивался он в барабанный бой, для того чтобы закалить себя против всякого шума. Здесь привычка ни при чем. С другой стороны, удивительно стоическое равнодушие обыкновенных голов к шуму: никакой стук не мешает им размышлять, читать, писать и т. д., между тем как выдающаяся голова от этого совершенно расстраивается. Но именно эта особенность, которая делает их столь нечувствительными ко всякого рода шуму, делает их зато и нечувствительными к прекрасному в изобразительных искусствах, к глубокой мысли или тонкому выражению в искусствах словесных, — ко всему, что не затрагивает их личных интересов. К парализующему влиянию,

  1. Лихтенберг говорит в своих „Вестях и заметках о самом себе“ (Сочинения, Геттинген 1800, т. I, стр. 43): „я необыкновенно чувствителен ко всякому шуму, — но он совершенно теряет свое отталкивающее действие на меня, если связан с какой-нибудь разумной целью”.