веревочная лестница для побега и т. д. Как здесь, при наличности ясно выраженной любви или отвращения, слишком очевидно то искажение, какое воля производит в представлении, так, в меньшей степени, замечается оно и при восприятии всякого предмета, имеющего хотя бы отдаленное отношение к нашей воле, т. е. к нашим симпатиям или антипатиям. Лишь тогда, когда воля со своими интересами покидает сознание и интеллект начинает свободно следовать своим собственным законам и как чистый субъект отражает в себе объективный мир, при этом, без толчка со стороны желаний, по собственному почину достигая однако крайней напряженности и энергии, — лишь тогда формы и краски вещей являются в своем настоящем и полном значении: таким образом, только подобное восприятие может одно служить источником истинных произведений искусства, которых неизменная ценность и никогда не замирающий успех вытекают именно из того, что они одни представляют чисто-объективное в мире — то объективное, что лежит в основе различных субъективных и потому искаженных воззрений, как нечто общее им всем, как единственно-незыблемое, и что просвечивает сквозь них как общая тема всех этих субъективных вариаций. Ибо несомненно, что расстилающаяся перед нашими глазами природа в разных головах представляется весьма различно, и какою всякий ее видит, лишь такой и может он воспроизводить ее, — будь то кистью или резцом, в словах ли или мимикой на сцене. Только объективность делает художника; сама же она возможна лишь благодаря тому, что интеллект, отрешенный от своего корня, воли, отдается свободному парению, но в то же время проявляет в высшей степени энергичную деятельность.
Юноше, которого интуитивный ум еще свеж и энергичен, природа часто представляется с совершенной объективностью и поэтому во всей своей красоте. Но отраду подобного зрелища иногда омрачает для него скорбная мысль, что все эти лежащие перед его глазами прекрасные вещи не находятся однако ни в каком личном отношении к нему, в силу которого они могли бы представлять для него интерес и наслаждение: он ведь думает, что его жизнь сложится в виде какого-то интересного романа. «Вот за этой нависшей скалой должна бы поджидать меня на прекрасных конях толпа друзей; у этого водопада хорошо бы отдыхать с моей возлюбленной; это прекрасно освещенное здание, наверно, ее жилище, и это обвитое плющом окно должно бы быть окно ее комнаты, — но этот прекрасный мир для меня — пустыня» и т. д. Подобные меланхолические грезы юности, собственно, заключают в себе неко-
