от своей материнской почвы, воли, и лишь периодически возвращающегося к ней, вскоре обнаруживает все свое глубокое различие от течения мыслей интеллекта нормального, приросшего к своему родному корню. В силу этого и в силу разницы в умственном шаге гений не способен к совместному мышлению, т. е. к беседе с другими: эти другие в нем и в его подавляющем превосходстве найдут для себя столь же мало удовольствия, как и он в них. Им гораздо приятнее будет с подобными себе, да и он предпочтет общение с равными, хотя оно но большей части возможно только через посредничество завещанных ими творений. Очень хорошо поэтому сказал Шамфор: «мало есть пороков, которые так мешали бы человеку иметь много друзей, как мешают слишком большие достоинства». Самый счастливый жребий, какой только может выпасть на долю гения, — это вольный досуг для творчества, свобода от всякой суеты и хлопот, которые не его стихия.
Из всего этого следует, что хотя гениальность и способна делать одаренного ею человека счастливым в те моменты, когда, отдавшись ей, он утопает в неомрачаемом блаженстве, — тем не менее она вовсе непригодна к тому, чтобы создать для него счастливую жизнь: скорее — наоборот. Об этом свидетельствуют и биографии гениальных людей. Сюда же присоединяются еще и ненормальные отношения гениального человека ко внешней среде, потому что, даже в своем творчестве и деяниях, он в большинстве случаев находится в борьбе и противоречии со своим временем. Люди, просто талантливые, когда бы они ни явились, всегда во̀время, потому что, созданные духом и потребностями своей эпохи, они вполне способны и удовлетворять ее. Они входят поэтому в колею прогрессивного развития своих современников или же в медленное поступательное движение какой-нибудь специальной науки, — за это и получают они награду и хвалу. Но уже для ближайшего поколения людей их создания больше не пригодны, и на смену им приходят другие, которые тоже не долговечны. Гений же вторгается в свое время, словно комета — в круг расчисленных светил, которых стройному порядку совершенно чуждо ее эксцентрическое движение. Он не может поэтому войти в колею уже существующего, исторически-нормального развития своей эпохи, — нет, свои творения бросает он вперед, на путь грядущих столетий (подобно императору, который, обрекая себя на смерть, метал свое копье во вражеские ряды), — и на этом пути должно настигнуть их время. Его отношение к людям таланта, которые процветают в эту же самую
