пору, можно выразить следующими словами евангелиста: «мое время еще не настало; а для вас всегда время» (Иоан. 7, 6). Талант может создавать то, что превышает творческую способность других, но не их восприимчивость; оттого он сейчас же и находит себе ценителей. Напротив, создания гения идут за пределы не только творческой способности других, но и их восприимчивости, — оттого эти другие непосредственно и не узнают его. Талант похож на стрелка, попадающего в такую цель, которая недостижима для других; гений похож на стрелка, попадающего в такую цель, до которой другие не в состоянии проникнуть даже взором и о которой поэтому они получают весть лишь косвенно, т. е. поздно, — да и ее принимают они на веру и совесть. Поэтому и говорит Гете в своем Поучении: «подражание нам врождено; но не легко узнать, где образец для подражания. Редко находят истину, еще реже оценивают ее». А Шамфор сказал: «с людьми, что с бриллиантами: когда последние имеют известную меру величины, чистоты, совершенства, на них существует вполне определенная и твердая цена; но когда они превышают эту меру, им не оказывается цены и они не находят себе покупателей». Об этом говорил уже и Бэкон Веруламский: «для низших добродетелей у толпы (apud vulgus) есть похвала, для средних — удивление, для высших — нет никакого чутья» (De augm. sc. L, VI, с. 3). Да, возразит кто-нибудь, — «у толпы» (apud vulgus)! Тогда я призову на помощь Макиавелли, который уверяет нас: Nel mondo non è se non vulgo («на свете нет ничего кроме толпы») и Филона (О славе), который утверждает, что всякий обыкновенно принадлежит к толпе гораздо больше, чем он думает. Результатом этого позднего признания гениальных творений является то, что они редко существуют для современников, т. е. во всей той свежести колорита, какую дает настоящее и современность: нет, подобно смоквам и финикам, их гораздо чаще употребляют в сухом, нежели в свежем виде.
Если, наконец, рассмотреть гениальность еще и с соматической стороны, то мы найдем, что она обусловлена известными анатомо-физиологическими свойствами, которые порознь редко встречаются в законченном виде, а еще реже встречаются вместе; между тем для гения они безусловно необходимы. Этим, значит, и объясняется, почему гений представляет собою такое единичное, — можно сказать, чудовищное исключение. Основным условием для него служит чрезвычайный перевес чувствительности над восприимчивостью и производительной силой, причем, что еще больше затрудняет все дело, — организм его непременно должен
