вляет нам уже гораздо меньше страданий; но самая эта операция часто бывает очень мучительна и в большинстве случаев совершается медленно и с трудом. Между тем здоровье духа в том и состоит, чтобы она протекала правильно. Когда же, в отдельном случае, упорное противодействие воли против усвоения какой-нибудь истины достигает такой высокой степени, что эта операция не может быть выполнена совершенно чисто; когда, вследствие этого, известные факты и случаи от интеллекта совсем утаиваются, потому что воля не может переносить их вида, и ради необходимой связности интеллект сам произвольно заполняет возникшие через это пробелы, — тогда наступает безумие. Ибо интеллект поступается своей природой, для того чтобы угодить воле, и человек воображает себе то, чего на самом деле нет. Но зато постигшее его безумие становится Летой невыносимых страданий: оно явилось для встревоженной природы, т. е. воли, последним средством к спасению.
Кстати, упомяну здесь об одном интересном подтверждении моей теории. Карло Гоцци, в Monstro turchino, дейст. 1, явл. 2, выводит одно лицо, которое испило дающего забвение волшебного напитка, — и это лицо ведет себя как безумец.
Итак, согласно предыдущему, источник безумия можно видеть в том, что человек насильственно «выбивает себе из головы» какую-нибудь вещь, — а это возможно только в том случае, если он «вбивает себе в голову» какую-нибудь другую. Реже встречается противоположный процесс, т. е. когда человек сначала „вбивает себе что-нибудь в голову“, а потом уже „выбивает из головы“ что-нибудь другое. Возможен, впрочем, и этот последний процесс — именно, в тех случаях, когда человек постоянно видит перед глазами тот повод, из-за которого он помешался, и не может от него отрешиться: например, при некоторых формах эротомании, когда больной непрерывно думает о причине своего помешательства, или при таком безумии, которое возникает от испуга перед каким-нибудь внезапным, ужасным происшествием. Такие больные держатся за свою идею с судорожной настойчивостью, так что никакая другая мысль, в особенности противоположная, не может найти себе места у них. Но при том или другом происхождении безумия, сущность его остается та же, — именно, невозможность равномерно-связного воспоминания о прошлом, — того воспоминания, которое является основой нашей здоровой, разумной сознательности. Быть может, указанная здесь противоположность в формах возникновения безумия, если толково обдумать ее, могла бы послужить
