минеральному, растительному, животному и человеческому. Это находит себе разительное подтверждение и в том основном музыкальном законе, что бас должен находиться на гораздо большем расстоянии от трех верхних голосов, чем в каком они находятся друг от друга, так что он может приближаться к ним в крайнем случае на одну октаву; но по большей части он находится еще гораздо ниже, и тогда обыкновенное трезвучие имеет свое место в третьей октаве от основного тона. Соответственно с этим, действие широкой гармонии, где бас остается далеко, гораздо сильнее и прекраснее, нежели действие гармонии тесной, при которой он ближе к голосам и которая применяется только ввиду ограниченности объема инструментов. И весь этот закон далеко не произволен: он имеет свои корни в естественном происхождении звуковой системы, так как ближайшие гармонические ступени, созвучные в силу боковых колебаний, это — октава и ее квинта. В этом законе мы видим таким образом музыкальную аналогию тому основному свойству природы, в силу которого органические существа находятся в гораздо теснейшем родстве между собою, чем с безжизненной, неорганической массой минерального царства: эти существа и это царство разделены между собою самой резкой границей и самой глубокой пропастью во всей природе. — То, что высокий голос, поющий мелодию, является вместе с тем составною частью гармонии и в ней совпадает даже с самым низким генерал-басом, — это обстоятельство можно рассматривать как аналогию тому факту, что та самая материя, которая в человеческом организме служит носительницей идеи человека, должна в то же время представлять собою и носить на себе также и идеи тяжести и химических свойств, — т. е. низших ступеней объективации воли.
Так как музыка, в противоположность всем другим искусствам, изображает не идеи, или ступени в объективации воли, а непосредственно самую волю, то этим и объясняется, что она действует на волю, т. е. на чувства, страсти и аффекты слушателя, непосредственно вызывая в них быстрый подъем или настраивая их даже на иной лад.
Так как музыка не представляет собою чисто-вспомогательного орудия поэзии, а бесспорно является самостоятельным искусством, даже более могучим, чем все остальные, и оттого достигает своих целей собственными средствами, то отсюда неизбежно вытекает, что она не нуждается в словах песни или в драматизме оперы. Музыка, как такая, знает одни лишь
