зыка выражает волнения самой воли, косвенный же — это способ понятий, означаемых словами. Когда говорят ощущения, — и разум не хочет оставаться вполне праздным. Хотя музыка и собственными средствами способна выражать всякое движение воли, всякое ощущение, но когда являются слова, то мы сверх того получаем еще и объекты этих ощущений, те мотивы, которые их вызвали. — Музыка всякой оперы, как ее представляет партитура, имеет совершенно независимое, отдельное, как бы отвлеченное существование, которому непричастны события и действующие лица пьесы и которое повинуется своим собственным неизменным законам; вот почему она производит цельное впечатление и без текста. Но эта музыка, созданная в соответствие данной пьесе, составляет как бы ее душу, потому что в своем сочетании с ее событиями, героями и словами она становится выражением внутреннего смысла всех этих событий и зиждущейся на нем конечной и таинственной необходимости последних. Смутное чувство этого значения музыки и лежит в основе того удовольствия, которое она дает слушателю, если только он не простой зевака. Но при этом, в опере, музыка обнаруживает свою гетерогенную от поэзии природу и свою высшую сущность, — обнаруживает тем, что остается вполне безразличной ко всей материальной стороне событий. Вследствие этого безразличия, она выражает бурю страстей и пафос ощущений — повсюду одинаково и с одинаковой торжественностью изливает свои звуки, что бы ни давало пьесе содержание: Агамемнон и Ахилл, или раздоры в Мещанской семье. Ибо для нее существуют только страсти, движения воли, и она, как Бог, зрит только в сердцах. Она никогда не ассимилируется с содержанием пьесы; оттого даже сопровождая самые смешные и разнузданные фарсы комической оперы, она все-таки сохраняет присущую ей красоту, чистоту и возвышенность, и ее слияние с этими сценами не может совлечь ее с той высоты, от которой в сущности далеко все смешное. Так над комизмом и бесконечной жалостью человеческой жизни парит глубокий и серьезный смысл нашего бытия и не покидает ее ни на одно мгновение.
Если обратиться к чисто-инструментальной музыке, то, например, бетховенская симфония являет нам величайший хаос, в основе которого лежит однако идеальная стройность: пред нами самая напряженная борьба, которая в следующее мгновение разрешается в прекрасную гармонию; пред нами rerum concordia discors, — точный и совершенный отпечаток сущности мира, — мира, который неудержимо стремится вперед в необозримой
