стианское учение о возрождении всех вещей, отсюда — учение индусов о все новом и новом творчестве мира Брамой, отсюда аналогичные догматы греческих философов. Великая тайна нашего бытия и небытия, для разгадки которой и придуманы были эти и все родственные им догматы, в конечном счете зиждется на том, что то самое, что объективно составляет бесконечный ряд времени, субъективно есть точка, неделимое, вечное настоящее: но кто поймет это? Лучше всего выяснил это Кант в своем бессмертном учении об идеальности времени и о всеединой реальности вещи в себе. Ибо из этого учения следует, что истинно-существенная сторона вещей, человека, мира неизменно пребывает, незыблемая и твердая, в Nunc stans, и что смена явлений и событий представляет собою не что иное, как результат нашего восприятия этого Nunc stans с помощью формы нашей интуиции — времени. Поэтому, вместо того чтобы говорить людям: „вы произошли от рождения, но вы бессмертны“, следовало бы сказать: „вы не ничто“, и надо разъяснить им это в смысле изречения, приписываемого Гермесу Трисмегисту: Τо γαρ ὀν ἀει ὲσται (Stob. Ecl. I, 43, 6): „что есть, то будет всегда“. Если же это не удастся и робкое сердце опять затянет свою старую жалобную песнь: „я вижу, как все существа путем рождения возникают из ничего и спустя короткое время снова обращаются в ничто: и мое бытие, теперь настоящее, скоро тоже будет лежать в далеком прошлом, и я буду ничто!“, — то правильный ответ на эту жалобу будет такой: „Разве ты не существуешь? Разве ты не живешь в нем, этом драгоценном настоящем, к которому вы все, дети времени, так жадно стремитесь, — разве оно не твое, действительно твое? И разве ты понимаешь, как ты достиг его? Разве тебе известны те пути, которые привели тебя к нему, — чтобы ты мог сознавать, будто смерть замкнет их для тебя? Самая возможность какого бы то ни было существования твоего я, после разрушения твоего тела, для тебя непостижима. Но разве она может быть для тебя более непостижима, чем твое нынешнее существование и то, как ты его достиг? Почему же ты сомневаешься, что те самые пути, которые открылись пред тобою для этого настоящего, не будут открыты для тебя и ко всякому будущему?“
Хотя все подобные соображения, несомненно, и могут пробудить в нас сознание, что в нас есть нечто, для смерти неразрушимое, но реально это сознание зародится у нас лишь в том случае, если мы поднимемся на такую точку зрения, с которой рождение не является началом нашего бытия. А уж отсюда следует, что то начало в нас, которое представляется неразруши-
