чине мира. Отсюда и возникло космологическое доказательство. Оно исходит, собственно, из того, что без всяких полномочий заключает от бытия мира к его небытию, которое будто бы предшествовало бытию; своим же конечным пунктом оно имеет ту страшную непоследовательность, что уничтожает именно тот закон причинности, от которого только и заимствует всю свою доказательную силу: в самом деле, оно останавливается на некоторой первопричине и не хочет идти дальше, т. е. как бы кончает отцеубийством, — точно пчелы, убивающие своих трутней, после того как они сослужат им свою службу. Между тем к пристыженному и оттого замаскированному космологическому доказательству сводятся все те разговоры об Абсолюте, которые в течение шестидесяти лет, перед лицом Критики чистого разума, слывут в Германии философией. Но что собственно означает Абсолют? Нечто такое, что просто-напросто существует и о чем, под страхом наказания, нельзя уже спрашивать — откуда оно и почему оно. Вот редкостное изобретение для профессоров философии! Но если космологическое доказательство изложить честно, то допущение первой причины, т. е. первого начала в совершенно безначальном времени, приводит к такому результату: это начало, вопросом «отчего не раньше?», отодвигается все далее и далее — и так далеко, что от него никогда не спустишься к настоящему времени, а постоянно диву даешься, как это оно, настоящее, не существовало уже несколько миллионов лет назад. Вообще, закон причинности находит себе применение ко всем вещам в мире, но не к самому миру, ибо он имманентен миру, а не трансцендентен: с ним он дается, с ним уничтожается. Это в конечном счете основано на том, что данный закон относится только к форме нашего рассудка, вместе с объективным миром, который поэтому составляет простое явление, и им, рассудком, обусловлен. Таким образом, ко всем вещам в мире, — разумеется, по отношению к их форме, — к смене этих форм, т. е. к их изменениям, закон причинности находит себе полное применение и не терпит никакого исключения: он распространяется и на деятельность человека, и на удар камня; но, как я уже сказал, он имеет силу только по отношению к процессам, к изменениям. Если же абстрагировать от происхождения этого закона в нашем рассудке и взглянуть на него чисто-объективно, то в глубочайшей своей основе он зиждется на том, что все действующее действует, благодаря своей изначальной и потому вечной, т. е. безвременной, силе, и поэтому его нынешнее действие должно было бы наступить
