лани и серны манят к охоте на себя, для того чтобы не тронули их детенышей. — Ласточки влетают в горящие дома, чтобы спасти своих птенцов или погибнуть вместе с ними. — В Дельфе, во время одного сильного пожара, сгорел в своем гнезде аист, не желавший покинуть своих птенцов, которые еще не умели летать (Hadr. Junius, Descriptio Hollandiae). — Глухарь и вальдшнеп, когда они выводят детенышей, позволяют себя ловить в гнезде. — Muscicapa tyrannus защищает свое гнездо с особенным мужеством и обороняется даже против орла. — Одного муравья разрезали поперек; оказалось, что передняя половина еще прикрывала свои куколки. — Сука, у которой вырезали из тела ее детенышей, умирая подползла к ним, стала их ласкать и лишь тогда начала сильно визжать, когда их отняли у нее (Бурдах, Физиология как опытная наука, т. 2 и 3).
То, что при рождении соединенные родителями зародыши передают детям особенности не только рода, но и индивидуумов, — это, по отношению к свойствам физическим (объективным, внешним), показывает самый повседневный опыт, — да и признавали это уже искони:
Naturae sequitur semina quisque suae[1]. |
Имеет ли это силу и по отношению к духовным (субъективным, внутренним) свойствам, наследуются ли и они детьми от родителей, — это вопрос, который уже часто возникал и почти всеми решался в утвердительном смысле. Труднее проблема, можно ли при этом выделить, что́ принадлежит отцу и что́ — матери, в чем, следовательно, заключается то духовное наследие, которое мы получаем от каждого из своих родителей. Если вникнуть в эту проблему при свете нашей основной истины, что воля представляет собою в человеке внутреннее существо, ядро, корень, а интеллект, — нечто производное, постороннее, акциденцию названной субстанции, то, и не справляясь еще с опытом, мы можем признать, по крайней мере, за вероятное, что в акте рождения отец, как sexus potior и начало рождающее, передает
- ↑ Каждый следует семенам своей природы.
