рарка, это — материал для St. Preux, Вертеров и Джакопо Ортизи, которых иначе нельзя было ни понять, ни объяснить. Ибо на каких-нибудь духовных, вообще объективных, реальных преимуществах любимой женщины не может покоиться та бесконечно-высокая оценка, которую мы делаем нашей возлюбленной, — хотя бы уже потому, что последняя для этого часто недостаточно знакома влюбленному, как это было в случае с Петраркой. Только дух рода один может видеть с первого же взгляда, какую цену имеет женщина для него, для его целей. И великие страсти возникают обыкновенно с первого же взгляда:
Who ever lov’d, that lov’d not at first sight?[1] |
Замечательно в этом отношении одно место из знаменитого, вот уже двести пятьдесят лет, романа «Guzman de Alfarache», Матео Алемана: «Для того чтобы полюбить, не нужно много времени, не нужно размышлять и делать выбор: необходимо только, чтобы при первом и едином взгляде возникло некоторое взаимное соответствие и сочувствие, — то, что в обыденной жизни мы называем обыкновенно симпатией крови и для чего надобно особое влияние созвездий» (Р. II, L. III, с. 5). Вот почему и утрата любимой женщины, похищенной соперником или смертью, составляет для страстно-влюбленного такую скорбь, горше которой нет ничего: эта скорбь имеет характер трансцендентный, потому что она поражает человека не как простой индивидуум, а в его essentia aeterna, в жизни рода, чью специальную волю и поручение он исполнял своей любовью. Оттого-то ревность столь мучительна и яростна, и отречься от любимой женщины — это значит принести величайшую из жертв. Герой стыдится всяких жалоб, но только не жалоб любви; ибо в них вопит не он, а род. В «Великой Зиновии» Кальдерона есть во втором акте сцена между Зиновией и Децием; последний говорит:
|
Cielos, luego tu me quieres? |
Таким образом, честь, которая до сих пор преобладала над всеми интересами, сейчас же уступает поле битвы, как только в дело вмешивается половая любовь, т. е. интересы рода; на стороне любви оказываются решительные преимущества, потому что
