этом духе высказывает Монтэнь в 5-ой главе 3-ей книги под рубрикой: се que c’est que l’amour. Своеобразная грусть и раскаяние идут вослед за этим актом; с особенною силой чувствуются они после того, как он совершится в первый раз, и в общем — тем явственнее, чем благороднее характер человека. Даже Плиний, язычник, говорит поэтому: „только человек кается в своем первом совокуплении: это — вещание жизни, которой источник лежит в чем-то греховном“ (Hist. nat. 83). А с другой стороны, что делают и что поют в Гетевском Фаусте дьявол и ведьмы на своем шабаше? — Непристойности и бесстыдство. Что проповедует перед собравшейся толпою (в прекрасных Паралипоменах к Фаусту) воплотившийся сатана? — Непристойности и бесстыдство, — больше ничего. И между тем, единственно и исключительно в силу беспрерывного повторения именно этого деяния и существует человеческий род. И если бы оптимизм был прав, если бы наша жизнь была подарком высшей доброты, руководимой мудростью, за который мы повинны благодарностью, и если бы она таким образом была сама по себе прекрасна, достойна хвалы, исполнена радости, то по истине тот акт, который ее постоянно обновляет, должен был бы иметь совершенно другую физиономию. Если же, наоборот, эта жизнь — нечто вроде ошибки или погрешности, если она представляет собою дело изначально-слепой воли, в развитии которой самым счастливым моментом является тот, когда она достигает самосознания, для того чтобы уничтожить самое себя, то акт, который постоянно обновляет эту жизнь, должен иметь как раз тот вид, какой он действительно и имеет.
Относительно первой основной мысли моего учения уместно будет заметить здесь, что указанный выше стыд перед актом деторождения распространяется даже и на служебные ему органы, хотя они, как и все другие, нам прирождены. Это опять-таки служит разительным доказательством того, что не только деяния, но уже и самое тело человека представляет собою явление, объективацию его воли и ее дело. Ибо не мог бы человек стыдиться того, что существовало бы помимо его воли.
Далее: акт деторождения так относится к миру, как решение к загадке. Именно, мир обширен в пространстве, стар во времени и неисчерпаемо-разнообразен в своих формах. Но все это — только проявление воли к жизни; а концентрация, фокус этой воли — акт деторождения. В последнем, таким образом, явственнее всего сказывается внутренняя сущность мира. В этом отношении примечательно то, что по-немецки самый этот акт
