редких случаях простиралось оно дальше того, что люди уделяли другим нечто весьма обходимое и в своем отсутствии никогда и незаметное? Так неужели в столь чрезвычайно редких и слабых следах нравственности заключается вся цель существования? Если же эту цель полагать в совершенном перерождении нашего существа (дающего упомянутые дурные плоды), — перерождении, которое служит результатом страданий, то весь процесс жизни получает известный смысл и начинает соответствовать фактическому положению вещей. Жизнь представляется тогда как процесс очищения, и очищающей кислотою является страдание. Когда процесс этот совершится, то предшествовавшие ему безнравственность и злоба остаются в виде шлаков, и наступает то, о чем говорят Веды: finditur nodus cordis, dissolvuntur omnes dubitationes, ejusque opera evanescunt[1].
В конце этой книги я позволю себе сделать несколько замечаний относительно своей собственной философии. Как я уже говорил, она не притязает на конечное объяснение мирового бытия: наоборот, она не выходит за пределы фактов внешнего и внутреннего опыта, в их общедоступности, и показывает их истинную и глубочайшую связь, не переходя в то же время от них к каким-нибудь вне-мировым вещам и их отношению к миру. Она таким образом не делает никаких заключений к тому, что лежит по ту сторону всякого возможного опыта, а предлагает только истолкование того, что дано во внешнем мире и в самосознании; она довольствуется тем, чтобы постигнуть сущность мира в ее внутренней согласованности. Она, следовательно, имманентна, в кантовском смысле слова; вот почему она и оставляет много вопросов еще открытыми, как, например, вопрос о том, почему установленные факты таковы, а не другие, и т. д. Но дело в том, что все подобные вопросы, или, скорее, ответы на них, собственно говоря, трансцендентны, т. е. не могут быть объектами мысли в формах и функциях
- ↑ Вполне отвечает этому взгляду очень примечательная 15-ая проповедь Мейстера Эккарта.
