мы совершенно несоизмеримы с предложенными здесь проблемами, и если бы даже нам дано было решение последних, то эти формы не способны были бы понять его. Вот почему мы со своим интеллектом, этим орудием воли, повсюду наталкиваемся на неразрешимые проблемы, как на стены своей темницы. Кроме того, однако, можно допустить в качестве вероятной, по крайней мере, гипотезы, что на все эти вопросы невозможен ответ не только для нас, но и ни для какого познания вообще, т. е. никогда и нигде; что эти отношения непостижимы не только условно, но и абсолютно; что не только никто их не знает, но они и сами по себе непознаваемы, так что они вообще не входят в формы познания (это соответствует тому, что говорит Скот Эригена, de mirabili divina ignorantia, qua Deus non intelligit quid ipse sit. Lib. II). Ибо познаваемость вообще, с самой характерной для нее и потому всегда необходимой формой субъекта и объекта, простирается только на явление, а не на внутреннюю сущность вещей. Где познание — т. е. представление, там есть только явление, и мы уже потому одному находимся в области явления: да и вообще познание известно нам только в качестве мозгового феномена, и мы не только не вправе, но и неспособны мыслить его как-нибудь иначе. Что такое мир, как мир, это можно понять: он — явление, и мы можем непосредственно из самих себя, путем анализа самосознания, познать то, что̀ в нем является; а тогда уже, с помощью этого ключа к сущности мира, мы с состоянии дешифрировать и все явление в его внутренней согласованности; мне кажется, это именно я и сделал. Но как только мы покинем мир, для того чтобы ответить на поставленные выше вопросы, то мы сейчас же потеряем под ногами ту почву, на которой одной возможно не только сочетание причины и следствия, но и самое познание вообще, — и тогда все для нас будет instabilis tellus, innabilis unda. Сущность вещей до мира или по ту сторону его, а следовательно и по ту сторону воли, недоступна ни для какого исследования, потому что самое познание вообще — только феномен и поэтому находит себе место только в пределах мира, как и мир — только в нем. Внутренняя сущность вещей не есть нечто познающее, это не интеллект, а нечто, лишенное познавания: познание привходит сюда лишь в качестве акциденции и вспомогательная средства к проявлению этой сущности; и поэтому оно может воспринимать в себя последнюю только в меру собственных свойств, рассчитанных на совсем иные цели (цели индивидуальной воли), — т. е. очень несовершенно. Вот почему и невозможно пол-
