она подобна распятому Спасителю или же распятому разбойнику, — смотря по тому, в какую сторону она себя определяет; вот почему моя этика вполне гармонирует с христианской, вплоть до самых возвышенных ее идеалов, — как и с этикой браманизма и буддизма.
А Спиноза не мог победить в себе еврея; quo semel est imbuta recens servabit odorem. Совершенно еврейский характер, а в соединении с пантеизмом еще и характер одновременно и нелепый, и отвратительный, имеет его презрение к животным, которых он считает даже бесправными, потому что видит в них только вещи для нашего обихода (Этика IV, appendix, гл. 27). — При всем том, однако, Спиноза — великий человек. Но для того чтобы правильно оценить его значение, необходимо помнить его отношение к Декарту. Последний резко расколол природу на дух и материю, т. е. на мыслящую и протяженную субстанцию, и таким же точно образом установил совершенную противоположность между Богом и миром. Вот и Спиноза, покуда он оставался картезианцем, проповедовал то же самое учение — в своих Cogitatis metaphysicis, с. 12, an. 1665. Лишь в последние годы своей жизни Спиноза понял всю коренную ложь этого двойного дуализма; и вот почему его собственная философия заключается главным образом в косвенном устранении этих двух противоположностей, которому однако, отчасти для того, чтобы но оскорбить своего учителя, отчасти для того, чтобы возбудить поменьше соблазна, он придал, с помощью строго-догматической формы, некоторый положительный характер, хотя по своему существу оно главным образом и отрицательно. Только этот отрицательный смысл имеет и его отождествление мира и Бога. Ибо называть мир Богом это не значит объяснять его: мир остается загадкой и под тем, и под другим именем. Но обе эти отрицательные истины имели значение для своего времени, как и для всякого времени, когда существуют еще сознательные или бессознательные картезианцы. Со всеми философами до Локка он разделяет ту ошибку, что исходит из понятий, не исследовав предварительно их происхождения. Таковы понятия субстанции, причины и т. д.; если не исследовать их источников, то они получают слишком широкое значение. — Тех мыслителей новейшего времени, которые не хотели примкнуть к возродившемуся неоспинозизму, отталкивало в нем (как, например, Якоби), страшилище фатализма. Последний, это — всякое учение, которое существование мира и критическое положение в нем человеческого рода сводит к некоторой абсолютной, т. е. далее необъясни-
