издании, увеличу количество примеров; тогда уже не будет сомнения в том, что после многочисленных и бесплодных попыток здесь, наконец, дана истинная теория смешного и окончательно решена проблема, поставленная, но и отвергнутая Цицероном.
Если мы помним, что для образования угла требуются две встречающиеся линии, которые, будучи продолжены, пересекают одна другую, и что, наоборот, касательная задевает круг только в одной точке и в этой точке с ним, собственно, параллельна; если мы вследствие этого питаем отвлеченное убеждение в невозможности угла между окружностью и касательной и если, наконец, несмотря на это, мы видим перед собой на бумаге чертеж такого угла, то это легко может вызвать у нас улыбку. Правда, смешное в этом случае крайне слабо; но зато его происхождение, как несовпадение между мыслимым и наглядным, именно здесь выступает необыкновенно отчетливо.
Смотря по тому, переходим ли мы, при раскрытии такого несовпадения, от реального, т. е. наглядного, к понятию или, наоборот, от понятия к реальному, возникающее в результате смешное бывает или остротой, или нелепостью, а в более высокой степени, особенно в практической жизни, — глупостью, как я это показал в тексте своего произведения. В виде образца первого рода, т. е. остроумия, приведем сначала общеизвестный анекдот о гасконце. Король посмеялся над ним, увидев его в суровую зимнюю пору одетым очень легко, по-летнему; а гасконец на это королю в ответ: «если бы Ваше Величество надели то, что я надел, то Вы нашли бы это очень теплым». — «Что же ты надел?» — «Весь свой гардероб». В этом последнем понятии можно одинаково мыслить как необозримый гардероб короля, так и единственный летний сюртучок бедняги, — но вид этого сюртучка на зябнущем теле очень не гармонирует с понятием гардероба. — Публика одного из парижских театров потребовала сыграть марсельезу; когда это не было исполнено, она разразилась громким негодованием и криками, так что, в конце концов, на сцену вышел полицейский комиссар в мундире и заявил: в театре можно исполнять только то, что значится на афише; в ответ на это раздался чей-то голос: Et vous, Monsieur, êtes vous aussi sur l’affiche? Последовал всеобщий хохот, ибо здесь подведение разнородных вещей под одно понятие было до очевидности ясно и непринужденно. — Эпиграмма:
|
Бав — верный пастырь тот, о нем же Библия гласит: |
