подобными доказательствами, и Канту не надо было бы обрушиваться на них со всею тяжестью Критики разума. По поводу этого пренебрежения иному вспомнится, пожалуй, лисица с зеленым виноградом; впрочем, желающий видеть маленький образчик его найдет очень характерный материал в философских произведениях Шеллинга (1809, т. I, стр. 152). Но в то время как другие утешали себя тем, что по словам самого же Канта нельзя доказать и противоположного — как будто старому хитрецу не было известно affirmanti incumbit probatio, — в это время спасителем для профессоров философии явилось удивительное открытие Якоби, снабдившее немецких ученых нашего столетия совершенно особым разумом, о котором дотоле ни один человек ничего не слышал и не ведал.
И тем не менее все эти уловки совершенно не были нужны. Ибо недоказуемость нисколько не колеблет самого бытия Бога, так как оно непоколебимо и твердо зиждется на гораздо прочнейшей основе. Оно — дело откровения, и это тем достовернее, что такое откровение сделалось исключительным уделом того народа, который потому и называется избранным.
Это очевидно из того, что познание Бога, как личного правителя и творца мира, создавшего все во благо, находится только в еврейском и в обоих исходящих из него вероучениях, которые можно в широком смысле назвать, его сектами, — а не в религии какого-нибудь другого народа древней или новой эпохи. Ибо ведь никому в голову не придет смешивать Господа Бога, например, с брамой индусов, которое живет и страдает во мне, в тебе, в моей лошади, в твоей собаке, или с Брамой, который рожден и умирает, чтобы уступить место другим Брамам, и которому сверх того поставляется в грех и вину его создание мира[1], — не говоря уже о великолепном сыне обманутого Сатурна, которому грозит Прометей и предрекает его гибель. Если же мы взглянем на ту религию, которая насчитывает на земле самое значительное число последователей, т. е. имеет за себя большинство человеческого рода и в этом смысле может назваться первой, если мы взглянем на буддизм, то в наши дни нельзя уже скрывать, что при всем своем строгом идеализме и аскетизме он в то же время безусловно и решительно атеистичен, — до такой степени, что его жрецы, когда им проповедуют
- ↑ „Если Брама непрестанно творит миры…, то как могут низшие существа достигнуть покоя?“ (Prabodh Chandro Daya, tr. by J. Taylor, p. 23). Брама — также и часть Тримурти, а последнее — олицетворение природы, как рождение, пребывание и смерть: Брама таким образом представляет первое.