которой я посвятил во ІІ-ом томе Мира как воли и представления особую главу (14-ую) и которая сама не что иное, как применение закона основания, в его четырех формах, к субъективному течению мыслей, т. е. к наличности представлений в сознании. То, что приводит в действие все пружины, это — воля индивидуума, так как она в интересах личности, т. е. для индивидуальных целей, побуждает интеллект привлекать к своим наличным представлениям и другие, родственные им логически или аналогически, или связанные с ними соседством во времени или пространстве. Но деятельность воли при этом так непосредственна, что она по большей части не проникает ясно в сознание; и совершается она так быстро, что мы иной раз не отдаем себе отчета в поводе для вызванного ею представления, и нам кажется, будто оно явилось в наше сознание без всякой связи с другими; но что на самом деле так не могло быть, — в этом и заключается, как сказано выше, корень закона достаточного основания, и это лучше разъяснено в упомянутой главе. Всякий образ, внезапно возникающий перед нашей фантазией, и всякое суждение, которое не вытекает прямо из предшествовавшего ему основания, непременно вызваны актом воли, имеющим свой мотив; часто, правда, остаются незамеченными ни этот мотив вследствие своей незначительности, ни волевой акт, исполнение которого так легко, что оно возникает одновременно с ним самим.
Та особенность познающего субъекта, что он в воспроизведении представлений тем легче повинуется воле, чем чаще такие представления уже возникали у него, другими словами, его способность упражнения, это — память. Я не могу согласиться с обычным определением ее, как хранилища, где мы будто бы держим запас готовых представлений, которые, следовательно, у нас всегда налицо, хотя мы и не всегда сознаем это. Произвольное повторение бывших у нас представлений становится, благодаря упражнению, так легко, что лишь только нам дан какой-нибудь член ряда представлений, мы сейчас же вызываем остальные и часто, по-видимому, против нашей воли. Если уж обрисовать это свойство нашей способности представлений в образе (как это делает Платон, сравнивая память с мягкой массой, которая воспринимает и хранит отпечатки), то мне кажется наиболее подходящим сравнение с тканью, которая уже как бы сама собою
